"Евгений Елизаров. Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин) " - читать интересную книгу автора

______________
* Екклезиаст. 3, 1-8

Впрочем, такая ли уж глубокая тайна то, чем занято формирующееся
сознание вступающих в жизнь юношей? В раннем возрасте человек еще не
располагает ни развитыми знаниями об окружающем, ни даже просто жизненным
опытом, чтобы задумываться над долговременными практическими следствиями
всех предпринимаемых им практических действий. Но вместе с тем именно эта
счастливая пора располагает к каким-то отвлеченным схоластическим
философствованиям. И, разумеется, самой благодатной материей всех этих
мечтательных размышлений является собственная исключительность. Хранить и
лелеять ее - едва ли не самое любимое занятие всех одаренных природой
честолюбивых юношей. А Иоанн без всякого сомнения был весьма щедро одарен
природой.
Но вдумаемся. Есть исключительность, в которой тайно убежден лишь тот,
кому она ниспослана небом, и ему еще предстоит доказывать свою особость
всему миру. А есть избранность, вообще не требующая никаких подтверждений,
величие, которому долженствует уже изначально быть очевидным для всех.
Нам трудно понять это сегодня, по истечении многих столетий просвещения
и республиканизма, но в те поры уже самый обряд миропомазания делал человека
прикосновенным к миру совершенно иных материй, автоматически ставил его вне
обычного людского круга - даже если это был круг немногих. Но вот вопрос,
который, как кажется, не раз задавал себе и будущий русский самодержец:
только ли исключительность происхождения подводит человека под этот
магический древний обряд, только ли прямое генетическое родство с великими
дает неоспоримое никем право на венец?
Шестнадцатый век, напомним, - это век великих дерзновений. Дерзновение
же практических дел решительно неотделимо от дерзновения мысли - одно никак
невозможно без другого. Меж тем мысли этого века уже коснулось великое
откровение разума о том, что Бог дарует человеку две вещи - талант и
свободу. Но талант требует от него непрестанного труда ("душа обязана
трудиться и день и ночь, и день и ночь"), свобода же в принципе неотделима
от ответственности, и чем выше мера свободы, тем тяжелее этот вечный
сопряженный с нею груз. И вот человек, убоясь и того и другого, как
нерадивый раб, зарывший в землю серебро своего господина, зарывает свой
талант и добровольно отчуждает в пользу кого-то другого дарованную ему
самому свободу.
Есть в этом что-то от слабости человеческой природы, которая и самого
Петра заставила трижды за одну ночь отречься от Спасителя. Впрочем, может
быть, это еще и косвенная форма признания собственной недостойности тех
великих даров, которые ниспосылаются каждому из нас самим Небом.
Но все же отрекается не каждый, ведь есть же и те, кто, в отличие от
слабых и недостойных, способен не только сохранить, но и (подобно другому
рабу из той же притчи) приумножить дарованное. Не лучших ли из них -
лучших - избирает Господь? Саул был сыном хоть и знатного человека, но все
же известного лишь среди вениамитян, одного из двенадцати колен израилевых,
Давид играл на гуслях перед Саулом, - но именно они были помазаны на
царство.
Так только ли одно происхождение даровало ему, Иоанну, право на царский
венец?