"Евгений Елизаров. Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин) " - читать интересную книгу автора

Точно так же сказанное нельзя понимать и как моральное оправдание наживы
любой ценой. "Мироеды" и "кулаки", которые существовали всегда, и тогда
симпатий ни у кого не вызывали. Угоден нашему Господу только тот результат,
который достигается без ущемления убогих и сирых.
Таким образом, подводя итог этому краткому обзору, наверное, не будет
преувеличением сказать, что во все времена существовали два духовных потока,
одним из которых была развивающаяся кабинетными книгочеями абстрактная
академическая мысль, другим - эволюция глубинных основ менталитета всех тех,
кто вообще никогда не прикасался ни к какой книге.
Меж тем в те времена грамотность была редкостью даже в
привилегированных слоях общества, а многие книги по своей стоимости все еще
соперничали с драгоценностями. Ведь даже Библия стала доступной широким
слоям только в XVI веке с развитием книгопечатания и первыми переводами ее
на национальные языки, до того она публиковалась только на латыни. На латыни
же шла и церковная служба. Книги же, касавшиеся каких-то специальных
материй, были и вообще неизвестны никому за пределами узкого цехового круга.
В какой-то мере каждый из этих потоков влиял на другой, но все же во
многом оба они развивались автономно друг от друга. Но как бы то ни было,
общий вывод, синтезируемый ими обоими, гласил: удостоверяемое успехом
свободное волеизъявление венценосца - вот подлинный источник всех его
властных полномочий. Легко видеть, что этот синтез ни в коей мере не
исключает Бога, он лишь объединяет извечное интуитивное представление
человека о каком-то надмировом трансцендентном источнике высшей
государственной власти с рождающимся мироощущением Нового времени.

3. Тайна зачатия. Пятна на солнце

Сопоставление опорных для ориентации в европейской истории дат и
событий приводится здесь вовсе не для утверждения каких-то национальных
приоритетов. Россия и в самом деле родина многих - и зачастую очень жирных -
слонов, в том числе и абсолютизма; вот только многое, что рождалось здесь,
оставалось неведомым высокомерным европам. Даты лишь позволяют фиксировать
сроки, в течение которых свершается круг развития ключевых исторических
явлений, и здесь говорится именно об эволюции, которую претерпел европейский
абсолютизм. Ведь еще совсем недавно монарх был неким подобием Моисея,
единственным назначением которого было вести своих подданных за назначенный
им "Иордан", и вот в начале XVIII века он снова предстает простым водителем
народа. Мы знаем, что уже в приказе к Полтавской битве во весь голос
звучало: российское воинство сражается вовсе не за Петра, но за Отечество,
ему врученное, иначе говоря, движется отнюдь не суверенной волей никому не
подвластного самодержца, но волей самой России, служить которой обязан даже
(а может быть и в первую очередь) венценосец.
Но между этими верстовыми столбами истории проляжет короткий зигзаг, в
крутых извивах которого власть внезапно осознает себя не обязанной вообще
никому на земле. Назначением самого народа вдруг станет послушно следовать
за нею, средоточие же высших державных прерогатив встанет опричь его.
Как кажется, и этот зигзаг, и ту смуту, которую он всякий раз
порождает, в той или иной форме пережили без исключения все европейские
государства. Но если события, сотрясшие Англию, уложились всего в несколько
десятилетий, то во Франции слова молодого Людовика, произнесенные в 1661