"Евгений Елизаров. Природа начала. Слово о слове." - читать интересную книгу автора

культурной среде, где даже понятие "любить" часто выражалось словом
"жалеть".
А вот Чехов и Достоевский - были... Правда, был и Базаров и - прямое
воплощение исповедуемой им веры - Сергей Нечаев, Но все же на исходе
девятнадцатого столетия вдруг обнаружилось, что и русская культура
становится одним из нравственных центров вселенной. Знаменитый вопрос
В.Соловьева:
"Каким ты хочешь быть Востоком,
Востоком Ксеркса иль Христа?.."
в сущности давно уже был решен, и вклад русской интеллигенции в
нравственное обращение Европы переоценить едва ли возможно.
...Книга булгаковского Мастера восстанавливала все, казалось, навсегда
уничтоженное; во многом именно благодаря ей духовная традиция, восходившая
к евангелистам, ожила вдруг и в нашем, забывшем Бога отгородившемся от
всего мира "железным занавесом" обществе.
В советском духовном космосе осмысление Мастером событий той трагической
пасхальной недели в Иерусалиме вылилось в рождение какого-то нового
Апокрифа - Апокрифа двадцатого века, времени, уже прошедшего через все
испытания и вульгарным атеизмом, и воинствующим "диаматом". Явственная
печать этих испытаний лежит на Благовествовании от Мастера.
Вглядимся.
В этом апокрифическом сказании нет места никаким чудесам. Ничто не
поражает разум. Ни воскрешения мертвых, ни исцеления больных, ни изгнания
бесов - ничего этого здесь нет. (Впрочем, и у евангелистов - за
исключением, разве, Иоанна - все эти чудеса носят лишь служебный,
вспомогательный характер, совсем не они делают Христа духовным символом
новой эры.)
Парафраз ренановских жизнеописаний, и Пилат Понтийский, и Левий Матвей, и
сам Иешуа предстают перед нами в облике простых обывателей, рядовых,
решительно ничем не выделяющихся людей. Они не совершают ничего
героического, в их действиях нет никакой экзальтации, никакого надрыва.
Волею судеб все они поставлены в чрезвычайные обстоятельства, но и
чрезвычайные обстоятельства, как кажется, ничем не меняют их поведения.
Эти, уже уставшие ("шаркающей кавалерийской походкой...") люди ведут себя
так, как они вели себя вчера, позавчера, всегда. Даже сквозь чрезвычайные
обстоятельства их ведут какие-то постоянные, непреступаемые для них
начала. Начала, которыми они, возможно даже никогда не задумываясь над
этим, руководствовались всю свою жизнь. И сейчас, перед лицом смерти, на
которую обрекается один из них, все они остаются теми, кем они были
всегда.
Но поразительное дело! Их - до обидного приземленные, лишенные и тени
романтического ореола - поступки в конечном счете рождают пережившую века
легенду. Ту самую легенду, которая вот уже два тысячелетия служит и
источником вдохновения для поколений художников и поэтов и высоким
образцом, идеалом нравственного совершенствования для миллионов и
миллионов.
Но это только на первый взгляд может показаться, что Мастер, подобно
штатному инструктору из отдела атеистической пропаганды, одержим
развенчанием легенд. Ничуть, ведь и сам Христос отказывается от всего
того, что легко могло бы затмить любой миф, составленный по самым высоким