"Евгений Елизаров. История и личность. Размышления у пьедестала." - читать интересную книгу автора

немыслимо без воспитания способности к почитанию авторитета и повиновению.
Тем более оно необходимо тому, кто сам назначен повелевать: только
воспитанное умение повиноваться рождает чувство ответственности в будущем
самодержце.
Петру не было дано испытать формирующего воздействия отцовского
авторитета... Пусть его окружали совсем не глупые люди. Пусть и "дядька"
его был не только одним из достойнейших, но и одним из самых образованных
людей России того времени. Но нужно помнить, что все они были его
подданными. Меж тем, в царствующей фамилии авторитет отца сливается с
авторитетом высшего государственного лица, а значит, вообще становится
абсолютным. Здесь же изначальным абсолютом был он сам. И это не могло не
деформировать воспитательный процесс.
Можно возразить, что в первые годы формального царствования Петра в России
существовал совсем не редкий для Европы режим регентства. Да, так, но это
регентство было не вполне обычным, ибо его стержнем было практически
открытое противостояние, грозившее разразиться едва ли минуемым
кровопролитием. Вспомним: за Петром было только легитимное право, реальная
сила была на стороне Софьи. Софья же не выказывала решительно никаких
признаков готовности передать власть Петру по достижении им своего
совершеннолетия (напомним, что по порядкам того времени оно наступало с
женитьбой). Что должно было перевесить - неизвестно, но уже становилось
ясно, что решающая схватка неизбежна, и в случае поражения партия,
сделавшая ставку на Петра, была обречена. Для многих, очень многих в своем
окружении Петр был единственной защитой, и было ли возможно в условиях
прямой зависимости от подрастающего венценосца появление трезвого голоса,
который и Цезарю напоминал о том, что он - всего только человек.
Нет, благотворной способности к повиновению в подрастающем Петре не
воспитывал никто. Меж тем умение повиноваться и способность безропотно
переносить домашний деспотизм далеко не одно и то же: если первая
воспитывает в будущем монархе действительно свободную личность, то вторая
- обыкновенного холуя, внезапно дорывающегося до абсолютной власти.
Добавим сюда и другое. В своих собственных глазах Петр был отнюдь не
заурядным монархом какой-то третьестепенной державы. Еще были живы слова,
сказанные старцем Филофеем: "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому
не быти". Под третьим Римом давно уже понималась Москва. Этот лозунг
касался в первую очередь церкви, духовного наследия Византии, но для
честолюбивого Петра, слышавшего кое-что и о древней истории, он не мог не
принять другого измерения - измерения прямого сопоставления с первым
Римом. Поэтому-то в играх своего детства он видел самого себя - в первую
очередь самого себя - прямым преемником славы первых цезарей.
Но будем все же трезвы: в прямые наследники былой славы давно угасших
империй Россия того времени подходила мало. Слишком глубокая пропасть
пролегла между ней и когда-то объединявшими мир великими цивилизациями
Запада. Заполнить ее могла только риторика профессионального идеолога...
или вымысел ребенка. Так в детских фантазиях неуклюжие картонные латы
легко восходят к изящному и несокрушимому стальному максимилиановскому
доспеху, деревянный меч - к клинку благородного толедского закала,
привязанная коза - к огнедышащему дракону... уснувшая Россия - к
исполненному энергией Риму.