"Евгений Елизаров. История и личность. Размышления у пьедестала." - читать интересную книгу автора

прошлое и строгий контур причинной зависимости обретает черты какого-то
причудливого арабеска. Масштабность всего свершенного Петром делает
грандиозной и его собственную фигуру. И эта грандиозность многими мыслится
уже с самого начала, ибо для многих самое начало Петра - это уже начало
гения. Мало кому приходит в голову взглянуть на него как на простого,
ничем (по крайней мере в начале) не выдающегося человека. Между тем
правильней было бы взглянуть на него именно таким образом и постараться
отыскать, говоря словами Достоевского, "хотя бы некоторые верные черты,
чтобы угадать по ним, что могло таиться в душе иного подростка тогдашнего
смутного времени,- дознание не совсем ничтожное, ибо из подростков
создаются поколения"...

Да, именно так: личности создаются из подростков, а вовсе не из тех
свершений, которые озаряют память об уже ушедших героях.
Итак, о подростках...
Герои Плутарха, Фукидида, Тацита, Светония, все эти Фемистоклы,
Александры, Помпеи, Цезари, спасители и завоеватели, законотворцы и
военачальники - чье только воображение они ни потрясали. Но вдумаемся,
ведь должна же быть разница (и, как представляется, весьма существенная)
между тем, как воспринимают эти деяния простые смертные, и те, кто уже по
праву своего рождения изначально становится равным им, бессмертным. В
самом деле, наследник престола с "младых ногтей" воспитывается на том, что
между ним и великими цезарями, когда-то потрясавшими устои вселенной, нет
той непреодолимой пропасти, которая всегда существует между монархом и его
собственными подданными. Совсем не в кровном, а в каком-то высшем -
метафизическом смысле приятие короны делало родственниками друг другу всех
монархов Европы. И благодаря этой метафизичности такое родство охватывало
собой отнюдь не только одновременно правивших венценосцев, но простиралось
и в самую глубь веков. Тайна же состояла в том, что обрядом миропомазания
не только страны и народы вверялись их попечению и водительству, но и сама
история давалась им как простая скрижаль, которой долженствует
запечатлеть на себе все величие их деяний. Поэтому лишь масштаб
предстоящих свершений зависел от личных достоинств - причастность истории
уже была обеспечена изначально.
Разумеется, Петр не был лишен ума. Но остановимся на одной весьма
существенной детали.
Обывательский рассудок способно поразить то обстоятельство, что дочери
Российского Императора, всемогущего "хозяина земли Русской", как он сам
написал о себе, донашивали, как это водится и в обыкновенной семье, друг
за другом свои детские платьица; депутаты Учредительного собрания,
конвоировавшие семью несчастного Людовика после его неудавшегося бегства
из Варенна обратно в Париж, были буквально потрясены тем, что сам король
собственноручно расстегивал штанишки наследника... Но ведь семейный уклад
един для всех, и царствующая фамилия в этом, извечном патриархальном, ее
измерении едва ли чем отличается от любой другой. В обычной же семье
высшим авторитетом, как правило, является ее глава - отец. И там, где
существует этот авторитет, всегда существует и критическое отношение
подростка к самому себе. До известного возраста здесь сохраняется едва ли
не пропорциональная зависимость: чем выше авторитет отца, тем трезвее
взгляд ребенка на самого себя. Нормальное развитие любого мужчины