"Станислав Борисович Елаховский. На лодках через снежные горы " - читать интересную книгу автора

попробовали зажечь примус, сразу стали задыхаться от гари. Пришлось
потушить. Жевали всухую компот, сахар, масло сливочное кусками. И колбасу
копченую, знаете, такую дорогую и жесткую. Киевскую. На деснах от нее мозоли
появились. С тех пор, какой бы я ни был голодный, копченую колбасу есть не
могу. А пили мы снег. Подсаливали его и сосали. Вылезали наружу по делам раз
в сутки, а то и реже.
Обалдели совсем от свиста ветра и безделья. И вдруг однажды просыпаемся
ночью все сразу. От тишины. Вылезли и видим - звезды. Куда ни глянешь - одни
звезды. Крупные, как елочные игрушки... Не дожидаясь дня, стали собираться.
Правда, все равно провозились до рассвета. А восход солнца был, тоже не
забуду! Красное-красное вышло оно из-за тундр. И горы сразу все стали тоже
красными... За что люблю Север - за восходы и закаты. Вообще за небо.
Особенно зимой.
Петр замолчал и стал прислушиваться к ветру.
- Это еще что, а вот однажды на Приполярном мы тоже вот в такой ветер
решили не ставить палатку, а построить снежную хижину, иглу... Хотите,
расскажу?
Никто не отозвался, из чего Петр сделал резонный вывод, что про снежную
хижину иглу никто не хочет. Он повернулся на бок и тотчас же захрапел.

В ловушке

- Вода! - закричал Петр, и это прозвучало у него как возглас
измученного жаждой странника, увидевшего в пустыне оазис.
Мы и так ведь были среди воды - вокруг снег, в ложбинах ручьи. Но это
была не настоящая вода, а так, жидкость для чая. А нам нужно было много
воды, целая река, шумящая в порогах и бьющаяся в берега льдинами.
Перед тем как Петр это закричал, мы вышли на широкую поляну. Яростно
светило солнце, и нарты едва ползли. На карте к этой поляне подходили четыре
реки: Бурхойла, Хойла, Левая и Правая Пайеры, и все они, складываясь, давали
начало одной - Танью. Это место называлось Пятиречье. Отсюда намечалось
плыть. И мы были настроены на то, что нарты потянем лишь до Пятиречья.
Но всюду был снег. Толстый, уверенный, он накрывал все реки, и лишь по
очертанию лесных кромок да по крутизне берегов можно было угадать, где их
русла. Бурхойлы, Хойлы и остальных. И тут-то Петр закричал: "Вода!"
Впереди что-то виднелось.
Мы прибавили ходу и, пройдя метров триста, подошли к открытой реке. Она
начиналась внезапно, прямо из-подо льда. Как раз там, где четыре реки,
текущие с хребта, собирались вместе, чтобы положить начало пятой.
Слегка прикрытая туманом, Танью шумела в камнях. Снег круто и округло
спускался с берегов в воду. Ниже переката река растекалась вширь,
становилась мельче, на камнях там торчали большие снежные шары и обломки
льдин. За поворотом реки шумел порог, но и он угасал на плесе в отвесных
снежных берегах. Нырнув под лед, река кончалась.
С высокого берега, от края леса, долина просматривалась километра на
три - и всюду лежал снег... Значит, перед нами не весенний шальной поток,
сдирающий с реки снежную и ледяную шкуру, а просто не замерзавший и зимой ее
участок - майна. Пересечь с байдарками всю тундру от Елецкого, перебраться
через Урал, и вот награда - река под снегом и льдом...
Дальше с нартами идти нельзя. И не потому, что мы уже изрядно