"Н.Я.Эйдельман. Тайные корреспонденты "Полярной звезды"" - читать интересную книгу автора

этих условиях надо больше действовать самому. Из 288 страниц второй книги им
написано 190. И главное, разумеется, - очередная часть "Былого и дум"
Нам сейчас, спустя сто лет, нелегко понять, что означали для самых
разных людей из категории думающих, читающих, беспокоящихся очередные главы
"Былого и дум", обязательные в каждой "Полярной звезде".
Летом 1856 г. читатель II-ой книги встречался с Москвою 20-30-х годов,
с отцом Герцена, "Сенатором", "Химиком", Корчевской кузиной; с Московским
университетом, "шиллеровской" и "сенсимонистской" молодежью; с Европой
надежд и утрат (1847-1848).
"Былое и думы" - это почти непереводимое на другие языки название2 -
выражало сокровенные мысли Герцена. "Былое и думы" - это как бы невидимый
подзаголовок, основная формула "Полярной звезды". Не только главами
герценовской книги, но и всеми остальными статьями, публикациями,
стихотворениями "Полярная звезда" была обращена к недавнему былому. Былое,
прошедшее - один полюс; настоящее, текущее - другой. От сближения этих двух
полюсов образуется электричество и магнетизм дум.
23 стихотворения, полностью или частично запрещенные в 20-50-х годах
(посылка москвичей, доставка П. Л. Пикулина), как бы символизировали мощную
власть свободного печатного слова. Лет за 400-500 до того рукопись, а иногда
и простая декламация означали уже завершение труда. Гомер и Данте, создавая
поэмы, тем самым уже и публиковали их. Печатный станок, давая жизнь
миллиардам книг, образовал при этом новые понятия: сочинение напечатано или
не напечатано. Но если рукопись еще слабо улавливалась государственным или
всяким иным "контролером", то печать, величайшее орудие распространения
слова, создала одновременно большие возможности для его ограничения -
цензуру.
Вольная бесцензурная типография, отбросив ограничения, демонстрировала
процесс книгопечатания, так сказать, в чистом виде.
Многое из того, что печаталось в "Полярной звезде", тысячи людей с 1820
по 1855 г. списывали и знали наизусть. Типичной фигурой тех лет был "студент
с тетрадкой запрещенных стихов Пушкина или Рылеева". Такой студент, Иван
Евдокимович Протопопов, давал некогда своему ученику Александру Герцену
"мелко переписанные и очень затертые тетрадки стихов Пушкина - "Ода на
свободу", "Кинжал", "Думы" Рылеева..." (VIII, 64); а в 1834 г. титулярный
советник Герцен, арестованный по обвинению в "поношении государя императора
и членов императорского дома злыми и вредительными словами", писал в своих
показаниях: "Лет пять тому назад слышал я и получил стихи Пушкина "Ода на
свободу", "Кинжал", Полежаева, не помню под каким заглавием <...>, но,
находя неприличным иметь таковые стихи, я их сжег и теперь, кажется, ничего
подобного не имею" (XXI, 416-417).
Итак, большинство стихотворений, опубликованных во II книге, читателям
было известно. Но для них имел громадное психологическое значение тот факт,
что широко известные рукописи были впервые напечатаны: ведь в 1820 г. Пушкин
за эти стихи был отправлен в ссылку; в течение 30 лет единственное
стихотворение Рылеева, которое можно было свободно прочесть, находилось на
Смоленском кладбище в Петербурге: эпитафия умершему в младенчестве сыну (да
еще сильно искаженные стихи "На смерть Байрона" под своими инициалами (А.
И.) "протащил" в один из альманахов 1829 г. литератор и чиновник III
отделения А. А. Ивановский).
Только что, в 1855 г., П. В. Анненков, близкий приятель Герцена и