"Н.Я.Эйдельман. Тайные корреспонденты "Полярной звезды"" - читать интересную книгу автора

Герцену кроме писем еще и тетрадь запрещенных стихов, скопированную,
вероятно, "Христофорычем" или кем-либо из молодых (Евгений Иванович Якушкин
уже в эту пору серьезно занимался Пушкиным).
Очевидно, в середине июля 1855 г. из Москвы передали Марии Каспаровне
Рейхель, что доктор едет через Вену. Во всяком случае Герцен отвечал М. К.
Рейхель11: "Господина из Вены жду с нетерпением <...>, смертельно хочется
видеть" (XXV, 282). Хотя Герцен пишет М. К. Рейхель в Париж, но все же
опасается лишних глаз да ушей и предпочитает не называть фамилии
долгожданного путешественника. Позже он продолжает величать его "Венским", в
память того маршрута, которым доктор ехал.
Проходят недели ожидания. Первая "Полярная звезда" уж вот-вот выйдет, а
Павла Лукича все нет, и Герцен все не догадывается, что ему везут. Но вот
наступает 16 августа. Доктор из Москвы, не знающий почти ни слова
по-английски, благополучно достигает берегов вражеской державы (благо
паспортов не спрашивают) и попадает в объятия "москвича" Герцена, с которым
виделся много лет назад. В "Былом и думах" Герцен писал о докторе В-ском (т.
е. "Венском"), который был для него "настоящим голубем ковчега с маслиной во
рту <...>. Вести, привезенные Щепкиным, были мрачны; он сам был в печальном
настроении. В-ский смеялся с утра до вечера, показывая свои белейшие зубы
<...> Правда, он же привез плохие новости о здоровье Грановского и Огарева,
но и это потерялось в яркой картине проснувшегося общества, которого он сам
был образчиком" (XI, 298).
Спустя почти сто лет в Пражской коллекции материалов Герцена и Огарева
специалисты обнаружили то самое письмо, которое было доставлено Никулиным из
Москвы12. Письмо без обращения и подписи (на случай конфискации).
Почерком Т. Н. Грановского: "Годы прошли с тех пор, как мы слышали в
последний раз живое слово об тебе. Отвечать не было возможности. Над всеми
здешними друзьями твоими висела туча, которая едва рассеялась <...>. Наши
матросы и солдаты славно умирают в Крыму, но жить здесь никто не умеет.
Многое услышишь от П." (т. е. Пикулина).
Грановский писал еще о том, что надеется увидеться, "может быть, через
год", но при этом нападал на некоторые сочинения Герцена, "которые дошли и к
нам с большим трудом и в большой тайне". Он находил, что разочарование
Герцена в западном мире чрезмерно, так же как и его надежды на внутренние
силы самой России.
Вслед за тем несколько строк рукою Кетчера: "Да, сильно и горько
чувствуют друзья твои, что тебя недостает нам. Скверно, тягостно и
мучительно положение их в бесплодной и неприязненной или совершенно
индифферентной стране; но я уверен, что тебе еще тягостнее, даже и в
благодетельных климатах. Что там ни говори, а я убежден, что ты сросся с
нами, как мы с тобой; что нас не заменит тебе никто - ни самая горячечная
деятельность, в которую ты бросаешься. Если 6 ты был с нами или мы с тобой,
ты поспорил бы, поругался, поставил бы несколько бутылок шампанского за
прочет и, наверное, не напечатал бы многого или напечатал бы, да не так. И
мы не доходили бы так часто до временной апатии. Податель, мой сынишка,
передаст тебе все живее и даже представит в лицах"13.
Пикулин гостит неделю, рассказывает, расспрашивает, "представляет в
лицах". Герцен не хочет спорить с некоторыми укорами и намеками насчет его
деятельности, пришедшими из Москвы. Он радостно извещает Марию Каспаровну
Рейхель: "С прошлого четверга живет здесь венский гость. Это первый дельный