"Б.Ф.Егоров. Художественная проза Ап.Григорьева" - читать интересную книгу автора

которые оказались переводами немецких масонских песен, {См. главу ""Гимны"
Аполлона Григорьева" в кн.: Бухштаб Б. Я. Библиографические разыскания по
русской литературе XIX века. М., 1966, с. 27-49.} и в критических рецензиях.
Но документальных данных совершенно не сохранилось, так как масонские
организации были запрещены еще при Александре I, а репрессии николаевского
правительства против всяких нелегальных кружков тем более должны были
насторожить сохранивших свои традиции масонов, которые, видимо, ушли в это
время в глубокое подполье. Григорьева, как и толстовского Пьера Безухова,
привлекли в масонстве грандиозные утопические идеи коренного переустройства
мира на началах братства, любви, высоких духовных и моральных качеств
человека - да еще в сочетании с тайной (конспирация) и романтической
мистикой.
В середине 40-х гг. Григорьев создает не только масонские, но и
революционные и антиклерикальные произведения - стихотворения "Город" (два),
"Нет, не рожден я биться лбом...", "Прощание с Петербургом", "Когда колокола
торжественно звучат...". Советские исследователи (Б. Я. Бухштаб, П. П.
Громов, Б. О. Костелянец) убедительно показали тесную связь между масонскими
и социалистическими идеями Григорьева: недаром он так увлекался в те годы
романами Жорж Санд "Консуэло" и "Графиня Рудольштадт", отразившими идеологию
христианского социализма, на скрещении масонской мистики и социалистической
утопии. Герой двух романов, граф Альберт Рудольштадт, масон и мистик,
организует орден "Невидимые", целью которого является переустройство мира на
лозунгах Великой французской революции (свобода, равенство, братство), на
началах правды и любви. Персонажи романов неоднократно упоминаются и
цитируются Григорьевым, а многие свои произведения он подписывал "А.
Трисмегистов" (Трисмегист - псевдоним графа Альберта).
Увлекся Григорьев и весьма популярными тогда в России идеями
утопического социализма Фурье, главным образом в их негативной части, в
критике современной буржуазной цивилизации, больших городов; позитивная же
сторона, особенно "казарменные" принципы, а также космогонические фантазии о
перемещениях солнца и планет вызвали у Григорьева протест и насмешку в
статьях, в письмах, в драме "Два эгоизма" (1845).
Своеобразно было и отношение Григорьева к масонству. Оно заключается в
том, что масонство в его произведениях почти всегда сопрягается с крайними
формами эгоцентризма: в повестях "Один из многих" и "Другой из многих" это
особенно заметно. Б. О. Костелянец в примечаниях к "Гимнам" хорошо показал,
что оба "эгоиста" григорьевских повестей - Званинцев и Имеретинов - являются
воспитанниками масонов и что два наставника Званинцева развивали в нем
соответственно масонство и эгоистический "наполеонизм", не вызывавшие в душе
воспитанника противоречий, а как бы сливавшиеся воедино. {Григорьев Ап.
Избр. произв. Л., 1959 (Б-ка поэта. Большая серия), с. 570.} То ли некоторые
стороны учения масонов и тенденции их бытового поведения (разделение людей
на посвященных и профанов, "наполеоновские" мечты о преобразовании мира)
оказывались для Григорьева потенциально "эгоистическими" (ср. позднее у
Достоевского аналогии между радикальными идеями и наполеонизмом), то ли он
генетически выводил печоринствующих эгоистов XIX в. из масонской мистики
предшествующего столетия, то ли на его концепцию влияли конкретные деятели
типа Мидановского, которые под масонским обличьем таили душу "себялюбивую и
сухую", но именно в таком аспекте предстают воспитанники масонов в повестях
Григорьева.