"Б.Ф.Егоров. Художественная проза Ап.Григорьева" - читать интересную книгу автора

они не выдерживают жизни "втроем", жизни во лжи, вообще не выдерживают любой
двойственности, в то время как герои, как правило, ведут именно двойственную
жизнь в самых различных сферах: в социальной, профессиональной, любовной,
дружеской... ("...жизнь Виталина была двойственна, как жизнь каждого из нас"
- с. 112). Несомненно, такая утрированная двойственность, ведущая в
перспективе к двойничеству, {От двойственности до двойничества - один шаг!
Двойственность - это наличие в жизни человека двух или более сфер
(деятельности или сознания), которые очень не похожи друг на друга, чаще
всего даже противоположны по сути. Переносясь из одной сферы в контрастную
ей, человек существенно меняет воззрения, привычки, весь стиль мышления и
поведения. Крайняя степень такого расщепления и переключения и оказывается
двойничеством: человек начинает ощущать в себе двух разных лиц, чуть ли не
физически даже разделенных! Таков хорошо изображенный в литературе путь
двойников у Гофмана, Гоголя, Достоевского. Григорьев как личность в какой-то
степени "освобождался" от своей двойственности на грани двойничества,
воплощая в художественных романтических образах некоторые двойнические,
черты (или стремления) своей натуры: страстная экзальтация, демонизм и т.
п.} связана с глубокой романтической традицией (Гофман, Гейне, Гоголь и т.
д.); с влиянием культурной (т. е. антикультурной!) обстановки николаевской
России, которая не только масонов уводила в духовное подполье; вообще со все
более усложнявшейся жизнью, разрывавшей натуру человека на "слои" и "сферы",
слабо связанные между собою, а иногда и прямо противостоящие (недаром в
русской культуре именно в 40-х гг. XIX в. началась интенсивная борьба за
цельного, гармонического человека: в ней приняли участие В. Ф. Одоевский,
славянофилы, В. Г. Белинский, В. Н. Майков).
У Григорьева - человека и художника двойственность и двойничество
переплетались и множились: несомненно, двойственной была его реальная жизнь,
двойственны персонажи его повестей, а из-за их автобиографической основы
диалектически двойственными были связи автора со своими героями-двойниками.
Получается чуть ли не троекратное двойничество! Недаром Григорьев метался в
те годы между самыми различными учениями социально-политического и
философского характера, ища целостность и гармонию. После масонства,
христианского Социализма, фурьеризма он еще на некоторое время очаруется
гоголевскими утопиями, а затем в течение первой половины 50-х гг. в кругу
"молодой редакции" "Москвитянина" будет уповать на глубинную цельность
простого народа; лишь на заре новой эпохи 60-х гг. он окончательно откажется
от утопических идеалов и тем трагичнее будет его мироощущение: страшно
одиноким почувствует он себя среди молодого племени, идущего новыми дорогами
к новым идеалам.
Двойственность и двойничество вели не только к
нравственно-психологическим, но и к физическим, "пространственным" метаниям.
В. В. Кудасова, автор краткой, но весьма содержательной статьи, {Кубасова В.
В. Проза Ап. Григорьева 40-х годов XIX века. - XXIX Герценовские чтения.
Литературоведение. Научные доклады. Л., 1977, с. 29-33 (Ленингр. гос. пед.
ин-т им. А. И. Герцена).} справедливо отметила двойничество и скитальчество
как две существенные черты ранней прозы Григорьева и усмотрела уже в самих
"скитальческих" заглавиях григорьевских воспоминаний романтическую традицию,
оперевшись на мнение специалиста: "Если путешественник, скиталец является
закономерным типом романтического искусства, то _путевые заметки_,
фиксирующие впечатления и размышления странствующего героя, становятся его