"Иван Ефимов. Не сотвори себе кумира " - читать интересную книгу автора

днем, храня на поллитровой алюминиевой миске, куда мне налили баланду.
Баланда была невкусной, но объемистая миска вылизывалась мною так чисто, что
кипяток оставался совершенно прозрачным.
В первые дни я даже обрадовался открытию: кипяток заменял недостаток в
хлебе и приварке, но вскоре ом же явился и новым моим врагом. Ноги начали
опять пухнуть, а в отсвете оконного стекла, которое служило иногда в
качестве зеркала, я видел чужое, давно не бритое, с набухшими подглазниками,
одутловатое лицо - лицо утопленника...
Надзиратели, снисходительно оставлявшие в камере недозволенную миску с
водой, укоризненно покачивали головой: им-то хорошо было известно, к чему
приводит излишнее ее потребление...

Таинственные надписи

И страшно хочется курить. По мере восстановления сил это желание стало
вторым после желания есть. Хоть бы разок глотнуть, хоть бы понюхать только
запах табака, все равно какого. В поисках следов курева обыскал всю камеру,
все щели и закуточки, изучил дверь, окно и междурамье в надежде найти хотя
бы застарелый окурок!
Лежа на "пуховике", мечтательно вспоминаю счастливые табачные дни,
лучшие из которых связаны с ленинградскими папиросами "Нева", "Пушка",
"Беломорканал". Ах как хороши были папиросы "Нева", вконец испорченные, а
потом и вовсе снятые с производства в первые годы реконструкции!
- Нельзя ли покурить, махорочки на завертку?- униженно прошу иногда у
надзирателей.
- Курить тут не положено...
Нет у меня, не курящий!
Иной из дежурных понимающе смотрит на меня и схватится было за карман,
но, осознав, что находится на службе н не должен нарушать порядок, чтобы не
лишиться должности, вздохнет, оглянется и скажет:
- Не могу я вам дать, не могу!- И от досады, не может, сердито
захлопнет дверь.
В ожидании часа прогулки заключенных уже знакомым приемом подтягиваюсь
к окну и осторожно прилепляюсь на косой подоконник. В тюрьме предусмотрено
все, чтобы не только чувствовать себя изолированным от общества и
человеческой жизни, но и всячески ощущать ее, тюрьмы, неудобства.
Прогулочный двор представляет собой треугольную площадку с зеленым
газоном посередине. Общая длина прогулочной дорожки, окружающей газон, едва
ли превышает сотню метров. Она посыпана песком вперемешку с кирпичной
крошкой и поэтому всегда притягивал своим цветом.
Еще до выхода заключенных во дворе появляется десятка полтора
надзирателей в темно-синих мундирах, кобурами на широких ремнях.
Рассыпавшись редкой цепочкой по периметру тропы на определенном расстоянии
один от другого, они останавливаются как вкопанные, зорко осматривая все
окна в ожидании "прогульщиков".
Арестанты высыпаются из тюрьмы шумливым скопищем откуда-то справа от
меня, из дверей первого этажа, и идут по дорожке вначале веселой толпой, но
минуту спустя, под лай надзирателей, разбираются в цепочку, замолкают и,
заложив руки за спины, следуют один за другим с интервалом метр-полтора.
Если иной раз между ними зайдет разговор и они машинально сблизятся, нарушив