"Умберто Эко. Эволюция средневековой эстетики" - читать интересную книгу автора

7. Но сколь бы интересной ни казалась формулировка св. Бонавентуры,
"Сумма" ("Summa") Александра Гэльского содержит новации куда более
радикальные, хотя и менее очевидные. В тексте зафиксировано, что, во-первых,
прекрасное опирается на форму объекта, во-вторых, красоту определяет
отношение к познающему субъекту. Эти два тезиса были впоследствии развиты.
Первый пункт становится предметом дискуссии у Альберта Великого в его
комментарии к четвертой главе трактата "О Божественных именах" ("De
Divinibus Nominibus"), долгое время приписываемом Фоме Аквинскому под
названием "О красоте и Благе" ("De pulchro et Bono"). Констатируя
трансцендентность красоты: "...среди сущего нет ничего такого, что не было
бы сопричастно красоте и благу"41,, - Альберт обосновывает эту
трансцендентность, согласуясь с концепцией Аристотеля. Отталкиваясь от
утверждения: "Красота и благо тождественны в субъекте и различаются разумом,
благо отделяется от природы красотой устремления", - он дает прекрасному
определение, которое и поныне остается известным и единственным в своем
роде: "Сущность красоты во вселенной состоит в сиянии формы - как в
соразмерно соединенных частях материи, так и в разнообразии людей и их
действий". Согласно этому тезису, красотой наделены все предметы и она
существует во вселенной метафизически, независимо от лирических восторгов.
Во всем сущем красота присутствует как сияние формы, вызвавшей ее к жизни.
Той формы, которая организует материю в соответствии с канонами пропорций и
в сиянии своем еще более выявляет упорядочивающую деятельность. "Красота
заключена не в отдельных компонентах, то есть в материальном, а в сиянии
формы, то есть в обличий". Стало быть, "подобно тому как телесная красота
требует должной соразмерности членов и великолепия цветов, то и основа
всеобщей красоты заключается в пропорциональном соотношении друг с другом
всех частей, начал или всего того, что исполнено сиянием формы".
Эмпирические понятия о красоте, унаследованные от различных традиций,
синтезированы здесь в точном и строгом философском определении. И в
контексте подобного гиломорфного ( hylomorphic ) решения находится место для
триад из Книги Премудрости Соломоновой. В самом деле, мера ( modus ), вид (
species ) и порядок ( ordo ), число ( numerus ), вес ( pondus ) и размер (
mensura ) становятся теперь предикатами формы. Поскольку, если совершенство,
красота, благо присущи форме, каждый объект, наделенный этими качествами,
должен обладать всеми свойствами формы. Форма определяется размерами или
количеством ( modus ) и, таким образом, пропорцией или мерой. Форма относит
вещь к ее виду в соответствии с ее числом, то есть [числом] непосредственно
составляющих ее элементов; форма направляет вещь к ее подлинному
предназначению, которое соответствует ее порядку и к которому она склонна по
своему весу.
Теория Альберта, хорошо продуманная и сформулированная, не признавала,
однако, что отношение объекта к познающему субъекту может быть составляющим
элементом его красоты, а вот в "Сумме брата Александра" такое соображение
уже было высказано. Эстетика Альберта была, таким образом, строго
объективистской, где прекрасное совершенно не определяется согласно тому,
каким оно представляется. Более того, встретившись с подобным выражением в
трактате Цицерона "Об обязанностях" ("De Officiis"), Альберт возражает, что
добродетель, к примеру, обладает ясностью ( claritas ) сама по себе,
благодаря которой блистает, будучи прекрасной, даже не будучи никем
распознанной. Познание другими, настаивает Альберт, не может объективно