"Дебора Джонс. Под небом Италии " - читать интересную книгу автора

тамплиеров. Были и такие, кто поносил тамплиеров за то, что они получили от
дьявола власть в обмен на целомудрие, и тут же свидетельствовали, что их
земное богатство - награда за жертву собственных младенцев. Ни в обвинениях,
ни в свидетельских показаниях не содержалось никакого смысла. Но смысла и не
требовалось. Требовались деньги.
Даже по прошествии десяти лет с тех забытых Богом времен я с трудом
отличаю правду от вымысла. Жутким зрелищам, которые я видел собственными
глазами, не поверил бы ни один образованный человек. Их нельзя запечатлеть
на письме, как нельзя сохранить эхо душераздирающих стонов. Пытали даже
пожилого Жака де Молея; уводили в камеру, с тем чтобы потом снова тащить на
пытку. Не менее тридцати пяти человек погибли на дыбе инквизитора, многие
совершили самоубийство, хотя истинное число пострадавших хранится в
строжайшей тайне. Сломленный старостью и жестокостями де Молей согласился со
всем, что инквизиторы вложили в его уста. Вроде того, что еще в юности он
плевал на распятие. Мой приятель и коллега-писарь вспоминал: "Он бы
признался, что убил самого Христа, если бы его заставили". Вот какие это
были времена.
Близилась развязка. Папский эдикт запретил орден во Франции и его ложи
в Шотландии, Арагоне, Кастилии, Португалии, Германии и Королевстве обеих
Сицилии. Только в Англии, в Корнуолле, близ Темпла, он остался нетронутым.
Но даже там рыцари были вынуждены действовать тайно. Однако, по слухам,
секретность пошла им на пользу - они обрели еще большую власть и стали еще
страшнее. Но я этого не знаю и не могу свидетельствовать.
Окрыленный успехом заговора, Филипп послал великого магистра на
воздвигнутый перед собором Нотр-Дам эшафот. Прекрасно помню утро этого дня и
сам тот день. Очень холодный. Как все начало 1314 года. Наступил первый
понедельник поста; вовсю дули пронизывающие мартовские ветры, и я заметил,
как дрожал де Молей, когда поднимался по лестнице на эшафот. Он должен был
подтвердить свои признания, и папский легат приговорил бы его к пожизненному
заключению. Победа прибавила Филиппу великодушия, и он не желал лишать де
Молея жизни. Или боялся. Кто знает, что говорила его совесть. Достаточно
того, что площадь была полна сановных священников, знати и всех, кто сумел
туда просочиться. Чем больше свидетелей исповеди, тем лучше для истории. И
я, королевский слуга, находился там и делал записи.
Но де Молею не сумели вразумительно объяснить его роль в истории. И
вместо исповеди он выкрикнул, что невиновен, как невиновен возглавляемый им
орден. Разгневанный король приказал сжечь де Молея на костре.
Моя история быстро подходит к концу. Через месяц после казни великого
магистра Всевышний призвал на небеса святейшего папу Климента.
Апоплексический удар или нечто в этом роде. А королю Филиппу оставалось
всего шесть месяцев, и все это время он страшился предсмертного проклятия де
Молея. Монарх умер молодым - сорока шести лет. Прекрасный наездник, опытный
воин, он тем не менее погиб, упав с коня. Поползли слухи, люди вспомнили
проклятие тамплиера. Но Филипп Красивый оставил троих сыновей - достаточное
число, чтобы не предаваться отчаянию. И только после того, как все они
умерли один за другим - двадцати семи, двадцати восьми и двадцати трех
лет, - вся Франция зашепталась, что порча не иначе как вызвана проклятием.
И вот конец моего рассказа. Через год после великого сожжения о
тамплиерах перестали судачить. Люди испугались. Ходили слухи о спрятанных
несметных богатствах. Долетали вести из Англии. Но эту тему лучше забыть.