"Феликс Дымов "Слышу! Иду!"" - читать интересную книгу автора

большая и полная. Видимо, для компенсации оригинального ума природа
сотворила ее вот такой.
- Зачем же отделываться? Стихи ваши мне нравятся... временами. Много
лет мечтал с вами познакомиться.
- Странно, я тоже. Особенно, когда вижу вас на сцене. Вы тоже мне
нравитесь... временами. Значит, судьба?
Оба внимательно посмотрели друг на друга.
"Ну и как, не разочарованы?" - хотелось спросить каждому из них. Она
ведь тоже совсем иначе представляла себе Моричева: мелковат для великого
актера. Отелло - рослый, налитый силой, привлекательный и басистый, этакий
провинциальный трагик прошлого, импозантный герой-любовник! До сих пор она
мысленно видела его именно таким. Как же ему удалось правдиво изобразить и
щуплого, тонкоголосого коротышку Маленького Мэтью? Да, в нем, оказывается,
ни голосу, ни росту. И что-то от Тиля. Пожалуй, незащищенность. Наверное,
живет, прислушиваясь. Ждет, когда и кто его окликнет...
Ларра покрутила диск пищебара в центре стола.
- Хотите? - Она насыпала перед актером горсть орешков муйю.
Гельвпс взял один орех на пробу, рассосал. Вкус был вяжущий, приятно
жгучий, но с непривычки пробирало до слез. Гельвис округлил рот, громко
задышал, помахал рукой:
- Ну-ну! Горючие у вас, однако, подарочки! Никакого человеколюбия.
- Опоздали. Полностью истратила на стихи.
Посмеялись.
- До чего с вами легко. Так и тянет раскрыть душу. Хорошо нам,
пожилым, можно не скрывать своих чувств! - Гельвис, чуть рисуясь, сделал
ударение на слове "пожилым". - Я всю жизнь испытывал к вам живейшую
симпатию. А от поэмы "Планета сирот", поверьте, плакал. - Как и всякий
актер, Моричев быстро впадал в сентиментальность. - Подчас мне кажется, это
я ее написал.
- Ну что вы, Геля... - Поэтесса похлопала мягкой ладонью по его руке,
которая чуть чужеродно лежала на столе, согнутая, "как жизнь свадьбой". -
Что вы! Да вся моя поэма не стоит любого восьмистрочия Тикамацу
Мондзаэмона. Сил нет как хорошо!
- Повторяю, мне нравятся ваши стихи. Однако... не обижайтесь, я всегда
жду от вас большего. Вот вы проповедуете брутализм. Все рационально, даже
грубо, эстетика в практичности, конструкция стиха вызывающе обнажена и
лаконична, швы не заделаны, да и не страшны, ежели они функциональны...
Первыми это архитекторы выдумали, знаю я их голый практицизм, им подай
красоту экономичную, дешевую... Не берусь судить о литературе, вы тут,
безусловно, специалист...
- Благодарю, - Ларра насмешливо поклонилась.
Не давая увлечь себя на путь изящной, ни к чему не обязывающей
пикировки, Моричев тихо, со страстью, закончил:
- Убежден, вы можете гораздо больше!
- Господи, да вам-то откуда знать?
- По когтю льва, извините... Я караулю каждую вашу новую вещь,
надеюсь, вот-вот распишетесь, все ах-, нут. Ахать-то ахают, притерпелись. А
насчет того, что распишетесь, - увы, нет, пока что ошибаюсь. Когито эрго
эрратум, пока живу - ошибаюсь... И, признаться,- вам признаюсь: и в себе
ведь тоже.