"Владимир Яковлевич Дягилев. Доктор Голубев " - читать интересную книгу авторатуалет - на мое место улегся какой-то незнакомый товарищ и не уходит.
Голубев бросился в палату. С большим трудом Сухачева привели в чувство. Состояние его резко ухудшилось: дыхание участилось, стало поверхностным, пульс невозможно было сосчитать. Он метался на подушках, округлив глаза, испуганно смотрел по сторонам. На вопросы не отвечал. Голубев долго разглядывал его посиневшие руки. - Что ищешь? - шепотом спросил майор Дин-Мамедов. - Тут где-то якорек был выколот. А теперь и не видно. Вот как посинел! Профессор Пухов, быстро и внимательно осмотрев больного, сделал заключение: - Тампонада сердца. Срочно пункцию. Завтра с утра на операцию. - Делайте, как сказал профессор, - распорядился начальник госпиталя. Не успели, генералы уйти из палаты, как Сухачев, собрав последние силы, вновь попытался вскочить. - Не дам... не дам... - выдохнул он и, обессилев, повалился в кровать. К Голубеву подошел дневальный: - Товарищ гвардии майор, вас к телефону. Из проходной сообщали, что к больному Сухачеву издалека приехала мать и просит разрешения пройти к сыну. Известие это было настолько неожиданным, что Голубев разрешил. Он положил трубку и подумал: "Откуда же она узнала о болезни сына? Зачем я ей разрешил пройти? Ему и без того плохо. Расстроится - будет еще хуже. Голубев готов был позвонить в проходную, отменить свое решение, но по Прасковья Петровна ожидала Голубева в ординаторской. Она неловко сидела в кресле, держа узелок с гостинцами на коленях, и внимательно осматривала каждого входящего. Голубев еще из коридора через открытую дверь увидел Прасковью Петровку. Она сидела не шевелясь, слегка пригнувшись, в шерстяной кофте, в черном полушалке. Голубев обратил внимание на ее руки - большие, с широкой кистью, почти мужские, видимо много потрудившиеся на своем веку. Кожа на руках была розоватой, крепкой, привыкшей к ветрам, к работе на холоде, ладони твердые со следами земли в складках. Такие руки не боятся уколоться соломой, обжечься крапивой, они и вилы держали, и вязали снопы, и топором играючи могут исколоть добрую сажень дровишек, и вместе с тем они бывают удивительно ласковыми. Голубеву вспомнилась деревенская изба, он, раненный, лежит на широкой деревянной кровати, и вот такая же простая женщина, с такими же рабочими руками, кормит его с ложечки и гладит по голове, приговаривая: "Ничего, соколик, поправишься. Оно ничего..." Голубев стоял в коридоре и обдумывал, с чего начать трудный разговор. Он боялся слез, не переносил, когда женщины плачут. Когда Голубев подошел к Прасковье Петровне, она привстала: - Я к доктору Голубеву. - Я и есть Голубев. - А я - Прасковья Петровна Сухачева. - Вы издалека приехали, Прасковья Петровна? - Дорога дальняя. Из-за Омска. Только ведь я самолетом летела на |
|
|