"Фридрих Дюрренматт. Из записок охранника (1980)" - читать интересную книгу автора

где им приходилось делить с крысами свою скудную вечерю. Все, что предлагал
мне город, несло на себе печать безграничного убожества и было затоплено
мутными водами повседневности, мертвым океаном, над которым черной вороньей
стаей размеренно кружили охранники.
Я попал в железные объятия города, и мой удел с каждым днем становился
все безысходнее. Отвращение и ненависть, которые вызывала во мне толпа на
городских площадях, все чаще загоняли меня в мою каморку, где я начал
предаваться бесплодным мечтам, тем более нелепым, что их исполнение в этом
унылом мире было просто немыслимо. Мне стало ясно, что есть лишь одна
возможность жить, не причисляя себя еще при жизни к мертвецам: эта
возможность - власть. Слишком слабый, чтобы подавить в себе жажду власти, и
слишком трезвый, чтобы надеяться на обретение хоть самой ничтожной власти в
этом городе, я в отчаянии отдавался на волю безрассудных желаний. В мыслях я
видел себя мрачным деспотом: то я изобретал для ненавистной толпы все новые
и новые мучения, и любовался невиданными пожарами, то осыпал ее праздниками,
награждал кровавыми игрищами и оргиями. Потом я снова гнал ее на чудовищные
завоевательные войны. Темнело небо, когда в воздух поднимались эскадрильи
моих самолетов. Когда приходилось трудно, я не отступал и, стиснув зубы,
держался до последнего. В казенных столовках я забирался куда-нибудь в
уголок, подальше ото всех, и, хлебая то, что было в алюминиевой миске, все
время воображал себя участником грандиозных свершений. Я покидал обжитые
людьми области и вместе с миллионами рабочих, объединенных в специальные
отряды, осваивал Антарктику, обводнял пустыню Гоби, я даже готов был
отказаться от нашей планеты, отбросить ее, как скорлупу съеденного ореха. Я
оказывался на Луне, облачался в фантастический скафандр и плавал в лучах
огромного солнца, меряя шагами безмолвные лавовые пустыни. Когда трамвай
бесконечно долго вез меня домой, в предместье, я мечтал, зажатый толпой, о
дымящихся джунглях Венеры, о том, как я, обливаясь потом в клубах испарений,
прокладываю себе путь сквозь полчища ящеров. Или же мне чудилось, что я
вцепился руками в холодные как лед камни спутника Юпитера, круглая тень
которого проносится по гигантскому красному диску планеты, заслонившей все
небо, - вязкая, колышущаяся каша, чудовище неслыханной массы и веса. Зато
сколько мук приносило мне возвращение к реальности! Отвращение застывало на
моем лице, когда я смотрел на грязные городские крыши, видел сохнувшее на
веревках, трепетавшее на ветру белье, замечал изменчивые тени, отбрасываемые
тяжелыми облаками на людскую безысходность. Я перестал рисовать и принялся
описывать то, что видел в мечтах. Я чувствовал себя Дон Кихотом, только у
меня не было ни клячи, ни ржавого боевого снаряжения, чтобы броситься в
атаку на мир, который меня окружал. Как безумный, я бегом спускался по
улочкам и пыльным дворикам мелких фабричонок, которых в этой части города
было великое множество, к реке и неотрывно смотрел на бесконечное струение
воды. Я помышлял о самоубийстве. Потом возникла мысль о преступлении, я
видел себя убийцей, которого преследуют люди, хищным животным, обретающимся
в разрушенной канализации и убивающим просто так, из любви к убийству.
Отчаяние толкало меня в объятия порока, я все чаще проводил ночи с девицами
легкого поведения, нависал над обнаженными податливыми телами где-нибудь на
заброшенном чердаке, в окружении воркующих голубей, которых я пугал своими
сладострастными криками. Наконец я решил действовать. Я выбрал квартиру
одного чиновника, который жил через улицу, на первом этаже неопрятного
густонаселенного дома, среди криков детворы и шума, производимого мелкими