"Фридрих Дюрренматт. Судья и палач [D]" - читать интересную книгу автора

взятые, сидящие здесь, в этой косой комнате, - продолжал писатель. - Если
я называю его плохим человеком, то потому, что добро он творит из той же
прихоти, что и зло, на которое считаю его способным. Он никогда не
совершит зла ради своей выгоды, как другие совершают преступления, чтобы
обогатиться, завладеть женщиной или добиться власти; он совершит зло, даже
если оно и бессмысленно, для него всегда возможны две вещи- добро и зло, и
решает дело случай.
- Вы делаете выводы, как в математике, - возразил старик.
- Это и есть математика, - ответил писатель. - Его антипод можно было
бы сконструировать из зла, как конструируют геометрическую фигуру по
зеркальному отражению другой фигуры, и я уверен, что в самом деле
существует такой человек где-нибудь, может быть, вы и встретите его. Если
встречаешь одного, встретишь и другого.
- Это звучит как программа, - сказал старик.
- Ну что ж, это и есть программа, почему бы и нет, - сказал писатель, -
я представляю себе зеркальным отражением Гастмана человека, который был бы
преступником потому, что зло - его мораль, его философия, он творил бы зло
столь же фанатично, как другой по убеждению творит добро.
Комиссар заметил, что пора вернуться к Гастману, он интересует его
больше.
- Как вам угодно, - сказал писатель, - вернемся к Гастману, комиссар, к
этому полюсу зла. У него зло не есть выражение философии или склонности, а
выражение его свободы: свободы отрицания.
- За такую свободу я и гроша ломаного не дам, - ответил старик.
- Вы и не должны давать за нее ни гроша, - возразил тот. - Но можно
посвятить всю жизнь изучению этого человека и этой его свободы.
- Всю жизнь, - сказал старик. Писатель молчал. Казалось, он больше не
намерен говорить.
- Я имею дело с реальным Гастманом, - произнес, наконец, старик. - С
человеком, который живет под Ламлингеном в долине Тессенберга и устраивает
приемы, стоившие жизни лейтенанту полиции. Я должен знать, является ли тот
образ, который вы мне нарисовали, образом Гастмана или он порожден вашей
фантазией.
- Нашей фантазией, - поправил писатель. Комиссар молчал.
- Не знаю, - заключил писатель и подошел к ним, чтобы попрощаться, но
руку протянул только Берлаху, только ему: - Меня никогда не интересовали
подобные вещи. В конце концов дело полиции расследовать этот вопрос.
* * *
Оба полицейских направились к своей машине, преследуемые белой
собачонкой, яростно лаявшей на них; Чанц сел за руль.
Он сказал:
- Этот писатель мне не нравится. Собачонка взобралась на ограду и
продолжала лаять.
- А теперь к Гастману, - заявил Чанц и включил мотор.
Старик покачал головой.
- В Берн.
Они стали спускаться к Лигерцу, в глубь местности, лежавшей перед ними,
как в бездне. Широко раскинулись камень, земля, вода. Они ехали в тени, но
солнце, скрывшееся за Тессенбергом, еще освещало озеро, остров, холмы,
предгорья, ледники на горизонте и нагроможденные друг на друга армады туч,