"Маргерит Дюрас. Летний вечер, половина одиннадцатого" - читать интересную книгу автора

ему часы, но он не смотрит на них.
- Половина третьего, чуть больше.
Глаза снова устремляются на пшеничное поле. Он откинулся на сиденье, и
в тишине Марии показалось, будто она услышала вздох. И снова тишина. И
только время отсчитывает минуты до рассвета. Бесконечные минуты.
Холодно. А только что теплый ветер овевал городок - да был ли он на
самом деле? Шквал налетел вслед за грозой и стих. Налитая спелостью пшеница
лежит неподвижными волнами, прибитая вчерашними ливнями.
И холод возникает вдруг из самой неподвижности воздуха, набрасывается
на плечи, на глаза.
Родриго Паэстра, кажется, уснул. Голова его откинулась на спинку
сиденья. Рот приоткрыт. Он спит.
Что-то изменилось в воздухе, который она вдыхает, и бледный отсвет
пробегает по волнам пшеницы. Сколько времени? Сколько времени уже он спит?
Что-то поднимается над горизонтом, что-то бесцветное, расплывчатое, без
четких границ. И поднимается что-то в голове и в теле, нарастает тяжесть, но
это не только память о другой, о какой-то другой, не находившей себе места.
И все же, все же небо может быть чистым и синим, если очень этого хочется.
Да, оно чистое, оно синее. Но ведь это был, конечно, лишь случайный свет,
это была лишь иллюзия прозрения, очень похожая на реальность, потому что так
вдруг захотелось быть снисходительной, и началось это не вчера, но на
копившуюся долго усталость наложилась усталость этой ночи. А может быть?..
Нет. Это рассвет.
Он спит. Спит.
Заря еще не окрасилась ни в какой определенный цвет.
Родриго Паэстра видит сны. Когда люди спят так глубоко, они видят сны.
Мария склонила лицо к его лицу, оперлась подбородком о спинку сиденья и
смотрит на него. Иногда и на небо, но больше на него. Смотрит внимательно -
но что значат любые слова? Она смотрит на Родриго Паэстру. Да, он здесь, он
крепко спит, летит над бесконечным хаосом на птичьих крыльях. Она это видит.
Крылья несут его над хаосом его жизни, он так тяжел теперь, но летит, сам
того не зная.
Мария не может смотреть в совершенно пустые глаза Родриго Паэстры, пока
он спит.
Он улыбнулся во сне. Она могла бы поклясться, что его приоткрытые губы
дрогнули в улыбке, похожей - о, до чего похожей - на улыбку человека,
довольного жизнью. И все другие слова изгнаны с рассветом.
Между его ног, рядом с бугорком полового органа, - очертания его
оружия, револьвера. Покрывало валяется в ногах. Плед лежит рядом с ним на
сиденье. Не стоит накрывать его. И она - она хочет видеть его всего,
навсегда. Она его видит. Как безмятежно, как хорошо он спит.
Только не надо поднимать голову и смотреть на небо.
Да это и ни к чему. Глядя на него, она видит, как занимается заря.
Бледный свет залил мало-помалу все его тело. Это тело обретает реальные
пропорции, четкие контуры. У него снова есть имя: Родриго Паэстра.
Уже настал тот час, когда за ним, как за крысой, должна захлопнуться
крысоловка.
Мария полулежит, почти так же, как он, только на переднем сиденье,
смотрит на него и видит, как разгорается заря.
И вот оно - воспоминание о ребенке, о девочке, снова оно вернулось.