"Маргерит Дюрас. Летний вечер, половина одиннадцатого" - читать интересную книгу автора

вниз, к Марии.
На улицах по-прежнему ни души. Он катится теперь ловко, стараясь не
скрипеть черепицей. Мария усиливает шум мотора. Она все еще поет, не
сознавая, что это уже ни к чему. Он здесь, он понял, он спешит к ней. Она
поет.
Он преодолел уже метр. Она поет, поет все ту же песню. Тихо-тихо. Еще
метр позади. Он преодолел три метра. Ни души на улице, даже ночной сторож,
наверно, опять уснул.
Патруль сейчас уже идет от главной площади к северной части городка, к
отелю. Такой у него маршрут.
Голоса доносятся с той стороны, сперва громкие, потом приглушенные.
Всего четыре минуты осталось, через четыре минуты эти голоса грянут громом в
конце улицы, что тянется вдоль отеля. Всего один метр осталось преодолеть
Родриго Паэстре.
И когда она уже думает, что ее расчет был неверен, потому что еще не
истекли эти четыре минуты, а уже слышно эхо шагов, вот-вот выйдут они на эту
улицу, что тянется вдоль балконов отеля, когда она думает, что ей это
чудится, что этого не может быть, Родриго Паэстра, наверно, думает то же
самое и преодолевает оставшийся метр крыши одним быстрым, ловким движением
всего тела, одним броском. Он рванулся вниз. И упал в "Ровер" комок тряпья,
мягкий, темный.
Наконец-то. Мария трогает машину с места, когда патруль уже выходит
из-за угла. Он упал на сиденье. И по инерции скатился с сиденья на пол.
Замер. Он здесь, рядом с ней, на коврике, закутанный в свое покрывало.
Засветилось одно окно. Кто-то крикнул.
Город оглашают свистки, один за другим, подряд, без передышки. Мария
едет к главной площади. Когда он упал с крыши, водосточный желоб не выдержал
его тяжести и обломился с кошмарным, адским грохотом. Одно окно засветилось?
Да. Зажглось второе, третье. Что-то скрипит, скрипят двери в ночи.
Что это - теплый ветер подул сильнее? Или это Родриго Паэстра? Свистки
не смолкают. Тревогу поднял патруль, проходивший мимо отеля. Но эти
полицейские не видели "Ровера", который тронулся с места в пятидесяти метрах
от них, на другой улице. Ветер унес в поля шум мотора. Квадраты света
ложатся на землю - это окна. Электричества по-прежнему нет, и они зажглись
не сразу. Мария сворачивает и оказывается в сотне метров от того места, где
полиция, наверно, сейчас обшаривает крыши.
Навстречу ей почти бегом движется патруль. Она тормозит. Полицейские
замедляют шаг, заглядывают в пустую машину, идут дальше. Останавливаются
поодаль под окном, зовут. Им не отвечают. Патруль уходит, он уже в конце
улицы.
Надо ехать помедленнее. Почему, интересно, "Ровер" стоял на том самом
места, где еще дребезжит от ветра сломанный желоб? Черный "Ровер"
принадлежит туристке из отеля, женщине свободной, одинокой, мало ли что
взбрело ей в голову в эту ужасную ночь. Чего, собственно, испугалась Мария?
А ведь она больше не боится, правда? Страх почти совсем исчез. От него
осталось лишь воспоминание, еще свежее, расцветшее, созревшее - воспоминание
о том, чем был этот страх. Не прошло и минуты. Теперь вообразить его себе
так же невозможно, как вспомнить давнюю смятенную юность сердца.
Марии надо проехать через площадь. И она едет. Теперь она знает, что за
ее спиной никому не увидеть Родриго Паэстру. Сиденье пусто. Другим путем