"Маргерит Дюрас. Месье X, именуемый здесь Пьер Рабье " - читать интересную книгу автора

заменить его. Я соглашаюсь.
В первый понедельник июля в одиннадцать тридцать утра я должна свести
Дюпонсо (который был тогда представителем Национального движения
военнопленных и перемещенных лиц в Швейцарии) и Годара (начальника
канцелярии министра по делам военнопленных Анри Френэ). Мы должны
встретиться на углу бульвара Сен-Жермен и Палаты депутатов, на
противоположной от Палаты стороне. Я прихожу вовремя. Вижу Дюпонсо. Я
подхожу к нему, и мы болтаем с тем непринужденным, беспечным видом, который
принимают участники Сопротивления на людях. Не проходит и пяти минут, как
кто-то окликает меня: это Рабье, он в нескольких метрах от нас. Он подзывает
меня, щелкая пальцами. Лицо у него суровое. Мы пропали, думаю я. Говорю
Дюпонсо: "Этот тип из гестапо, мы влипли" - и решительно направляюсь к
Рабье. Он не здоровается.
- Вы узнаете меня?
- Да.
- Где вы меня видели?
- На улице Соссэ.
Или Рабье здесь по чистой случайности, или он явился арестовать нас. В
таком случае полицейская машина ждет за углом и мы не успеем скрыться.
Я улыбаюсь Рабье. Я говорю ему: "Я очень рада, что встретила вас, я
столько раз пыталась поймать вас на улице Соссэ, у входа. Я ничего не знаю о
муже..." Лицо Рабье мгновенно теряет свое суровое выражение - что отнюдь не
успокаивает меня. Он говорит со мной весело, приветливо, рассказывает, что
видел мою золовку и отдал ей пакет с продуктами, который должен был передать
Герман. Моего мужа он не видел, но знает, что ему передали все, что я
принесла. Не помню, о чем еще он говорил. Но хорошо помню, что, с одной
стороны, Дюпонсо, чтобы не потерять меня из виду - "не потерять
связь", -остается на месте и что, с другой стороны, Годар, который тем
временем явился, не знаю уж почему, не подходит ко мне. Я жду, что с секунды
на секунду он примет Рабье за Дюпонсо и подойдет поздороваться, подаст мне
руку, но он не делает этого. Мы с Рабье стоим посредине, позади и впереди
нас на расстоянии нескольких метров - мои товарищи. Эта водевильная ситуация
с безотказным комическим эффектом никого из нас не смешит. Я до сих пор не
могу понять, как Рабье не заметил моего смятения. Я, наверно, позеленела от
страха. Чтобы не стучать зубами, я стискиваю челюсти. Но Рабье, похоже,
ничего не видит. Он говорит минут десять. Я не слушаю, не слышу. Похоже, ему
это безразлично. По мере того как идет время, сквозь мой страх пробивается
надежда: может быть, он просто сумасшедший? В дальнейшем Рабье вел себя
таким образом, что это впечатление полностью так и не рассеялось. Пока он
говорит, около нас останавливаются люди: мадам Бигорри с сыном, соседи по
кварталу, которых я не встречала лет десять. Я не в силах вымолвить ни
слова. Они поспешно уходят, наверняка огорошенные моим видом. Рабье
замечает: "Ну и ну, сколько же у вас тут знакомых" - впоследствии он не раз
вспоминал о многочисленных встречах этого дня - и продолжает свой монолог. Я
слышу, как он говорит мне, что вскоре у него будут сведения о моем муже. Я
немедленно хватаюсь за это (я часто так делала впоследствии) и настаиваю на
новой встрече, прошу назначить мне свидание. Он предлагает встретиться к
концу дня, в пять тридцать, в саду на авеню Мариньи. Мы расстаемся. Я
медленно приближаюсь к Дюпонсо, говорю ему, что ничего не понимаю, что,
наверно, напарник Рабье прячется за домом. Я не могу отделаться от страшных