"Маргерит Дюрас. Боль " - читать интересную книгу автора

Жанин Кац, временно поселилась у меня - в ожидании дочери, депортированной в
Равенсбрюк вместе с Мари-Луизой, сестрой Робера. Звонил Риби, спрашивал
Робера. Он был в той же колонне, он сбежал раньше Перротти и вернулся
раньше.

Пятница, 27 апреля

Ничего. Ни днем, ни ночью. Д. принес мне "Комба". Последнее сообщение:
русские взяли станцию метро в Берлине. Но пушки Жукова по-прежнему стоят
вокруг Берлина через каждые восемьдесят метров и продолжают расстреливать
его развалины. Штеттин и Брно взяты. Американцы на Дунае. Вся Германия в
руках американцев. Не так-то просто оккупировать страну. Что они могут с ней
сделать? Я стала как мадам Бордес, я больше не поднимаюсь с постели.
Мадам Кац ходит за покупками, готовит. У нее больное сердце. Она купила
мне американское молоко. Если бы я была действительно больна, мадам Кац,
наверно, меньше думала бы о своей дочери. Ее дочь инвалид, после костного
туберкулеза одна нога у нее не сгибалась. Она еврейка. В Центре я узнала,
что они убивали инвалидов. Насчет евреев уже многое стало известно. Мадам
Кац ждала шесть месяцев, с апреля по ноябрь 19 45-го. Ее дочь умерла в марте
1945-го, официальное извещение о смерти прислали в ноябре 1945-го,
понадобилось девять месяцев, чтобы отыскать в списках фамилию. Я не говорю с
ней о Робере Л. Она повсюду разослала приметы своей дочери: в транзитные
центры, на все границы, всем родственникам - ведь никогда не знаешь... Она
купила пятьдесят банок американского молока, двадцать кило сахара, десять
кило конфитюра, кальций, фосфат, спирт, одеколон, рис, картошку. Мадам Кац
говорит: "Все ее белье выстирано, починено, выглажено. Я отдала обновить ее
черное пальто - поменять подкладку, переставить карманы. Я все сложила в
большой чемодан и пересыпала нафталином, я все проветрила, все готово. На ее
туфлях сделаны новые набойки, чулки заштопаны. Думаю, я ничего не забыла".
Мадам Кац бросает вызов Богу.

27 апреля

Ничего. Черная дыра. Ни малейшего просвета. Я выстраиваю цепочку дней,
но между тем моментом на дороге, когда Филипп не услышал выстрела, и
вокзалом, где никто не видел Робера Л., пустота. Я встаю. Мадам Кац поехала
к сыну. Я оделась и сижу у телефона. Приходит Д., он требует, чтобы я пошла
с ним поесть в ресторан. В ресторане полно. Люди говорят о конце войны. Все
говорят о немецких зверствах. Мне не хочется есть. Меня тошнит оттого, что
едят другие. Я хочу умереть. Я отрезана, будто бритвой, от всего остального
мира, даже от Д. Инфернальный подсчет: если сегодня вечером не будет вестей,
он умер. Д. смотрит на меня. Может сколько угодно смотреть - он умер. Не
стоит говорить ему, он не поверит. "Правда" пишет: "Пробил последний час
Германии. Вокруг Берлина сжимается кольцо огня и железа". Это конец. Когда
наступит мир, его здесь не будет. В Фаенце итальянские партизаны взяли в
плен Муссолини. Вся Северная Италия в руках партизан. Но кроме того, что
Муссолини схвачен, ничего не известно. Торез думает о будущем, он говорит,
что придется поработать. Я сохранила для Робера Л. все газеты. Если он
вернется, я поем вместе с ним. Но не раньше, нет. Я думаю о матери немецкого
солдата, шестнадцатилетнего мальчика, который семнадцатого августа 1944 года