"Александр Дюма. Исаак Лакедем (Собрание сочинений, Том 36) " - читать интересную книгу автора

этого мига он оставался, глух, нем и бесчувствен до поры, когда пламя
погребального костра отделит дух от материи, тело станет пеплом, а душа
приобщится к манам - обожествленным духам предков. Тогда новое божество,
невидимое для живых, вспоминает о былых привычках, склонностях и страстях:
можно сказать, что умерший вновь обретает свои чувства, возлюбя то, что
прежде любил, возненавидя то, что ненавидел.
Вот почему в могилу клали: воину - его щит, дротики и меч; женщине - ее
драгоценные булавки, золотые цепочки и жемчужные ожерелья; ребенку - любимые
игрушки, хлеб, фрукты и на дне алебастровой чаши - несколько капель молока,
не успевшего иссякнуть в материнской груди.
Если убранство дома, где смертному суждено провести краткие годы земной
жизни, представлялось римлянину достойным немалых забот, - судите сами, с
каким тщанием он подходил к выбору места, внешнего плана и внутреннего
устройства того приюта, где, следуя своим наклонностям и пристрастиям, он,
став богом, намеревался с надлежащей приятностью коротать вечность. Ведь
маны - домоседы. Они прикованы к своим могилам: им позволено разве что
прогуливаться окрест. Потому иные любители сельских утех, люди с
бесхитростными буколическими устремлениями, повелевали возводить усыпальницы
в своих загородных поместьях, садах или лесах, чтобы вечно услаждать себя
соседством с нимфами, фавнами и дриадами, под ласковый шелест листвы, лепет
ручья, бегущего по каменистому ложу, и пение укрывшихся в ветвях птиц. Такие
люди слыли философами и мудрецами; впрочем, их было немного... Остальные
(это было огромное большинство), томимые жаждой действия, любящие шум и
суету столь же сильно, как первые - одиночество, тишину и сосредоточенность,
покупали за немыслимые деньги участки у большой дороги, по которой шли
путешественники, неся в Европу вести из Азии и Африки, из всех стран мира.
Такие-то и селились навечно около Латинской и Фламиниевой дорог, но особенно
(особенно!) Аппиевой. Проложенная цензором Аппием Клавдием Цеком, эта дорога
вскоре превратилась из имперского тракта в одно из римских предместий.
Конечно, она все еще вела к Неаполю, а оттуда к Брундизию, однако пролегала
меж двух рядов домов, похожих на дворцы, и гробниц, построенных как
величественные усыпальницы. Вот почему маны счастливцев, обитавших здесь, не
только видели знакомых и неведомых им путников, не только слышали новости из
Азии и Африки, но и сами обращались к путешественникам устами могил и
словами своих эпитафий.
Поскольку, как мы установили, индивидуальные склонности переживали
владельца, скромный сообщал:

Я был, и нет меня. Вот суть моей жизни и моей смерти.

Богатый же Провозглашал:

Здесь покоится


СТАБИРИЙ.

Он был призван карать, хотя и не добивался этого.
Он мог бы занять высокую должность в любой сенатской декурии, но не
захотел этого.