"Александр Дюма. Огненный остров (Собрание сочинений, том 34)" - читать интересную книгу автора

которая на языке науки называется трупным окоченением.
- О, это невозможно, это невозможно! - вопил несчастный молодой
человек; упав на постель, он сжимал жену в объятиях и прильнул к ее уже
застывшим губам. - Ах, Боже мой, Боже мой! Доктор, помогите же мне! Она не
мертва, она не может умереть вот так, не простившись со мной! А я так
спокойно слушал все, что говорил этот человек. Эстер! Эстер! О доктор,
умоляю вас; я оставил ее спокойной, улыбающейся, она сказала мне, что с
самого начала своей болезни не чувствовала себя так хорошо!
- Это всегда так бывает, бедный мальчик, - объяснил врач. - Жизнь
должна улыбнуться тем, кому приходится с ней расстаться.

III

СДЕЛКА

Убедившись, что его жена мертва, Эусеб впал в страшное отчаяние: он
кричал так, что мог разорвать самое бесчувственное сердце, падал на
безжизненное тело, стараясь его согреть, рвал на себе волосы и ломал руки,
поднимая их к небу.
Доктор, сидя все на том же табурете, совершенно спокойно набивал и
раскуривал свою трубку; он не произнес ни слова, не сделал ни одного
движения, чтобы остановить этот взрыв горя.
Понемногу боль Эусеба утихла или, вернее, погасла, словно слишком
сильное пламя, поглотившее всю свою пищу.
После особенно сильного нервного припадка глаза молодого человека, до
сих пор сухие и горящие, увлажнились; он заплакал, и слезы облегчили ему
душу.
Он сел на край кровати, откинул несколько волосков, упавших от его
беспорядочных движений на лицо умершей, заботливо уложил ее светлые косы,
взял ее руку в свою и, повернувшись к доктору, произнес:
- Ах, сударь, вы не можете знать, что я потерял! Представьте себе, что
мы росли вместе, жили по соседству; я делил с ней все ее игры, как позже она
разделила со мной все мои невзгоды. Она была до того хорошенькая в десять
лет и уже тогда звала меня своим муженьком; у нее было так много светлых
локонов, что их никогда не удавалось спрятать под маленький миткалевый
чепчик, и до того прекрасные голубые глаза, что незабудки, сорванные нами на
берегу ручья, когда я плел из них венки, казались бледными на ее головке. О,
кто мог сказать, что так скоро я увижу ее бледной, холодной, мертвой! О
Господи, Господи! Моя Эстер! - воскликнул Эусеб и снова разрыдался.
- Это всеобщий закон, мой мальчик, - сказал доктор, с наслаждением
втягивая опиумный дым. - Мы расцветаем, чтобы увянуть, и растем, чтобы
попасть под косу; счастливы те, кого смерть скосила в расцвете красоты,
молодости, пока они еще наполняли воздух вокруг себя благоуханием, а не
тогда, когда осенний ветер засушил их на корню и зима засыпала снегом. Вы
видите, каким я стал, но ведь и я был хорошеньким мальчиком, прелестным
розовым и белокурым ребенком. Сейчас трудно это представить себе, не правда
ли?
И он разразился своим резким смехом, так странно прозвучавшим у одра
смерти.
Содрогнувшись, Эусеб встал, но почти сразу сел снова, почти упал,