"Александр Дюма. Парижане и провинциалы (Собрание сочинений, Том 55) " - читать интересную книгу автора

Елисей-ских полей к Булонскому лесу, обязанный присутствовать вместе с ней
на всех спектаклях, вкушать от всех удовольствий, к каким Камилла теперь
проявляла такое безудержное пристрастие, г-н Пелюш внезапно должен был
расстаться со своими привычками домоседа.
За все свои сорок восемь лет г-н Пелюш не прошел столько дорог, сколько
заставила пройти его дочь за две недели этого увеселительного стипль-чеза.
Это отчаянное средство оказало на него довольно своеобразное
воздействие.
Господин Пелюш, суставы которого несколько утратили гибкость от почти
полувекового бездействия, всегда с трудом трогался с места. Он какое-то
время сопротивлялся настойчивым просьбам Камиллы, прежде чем уступить
высказанному ею новому капризу. Его необходимо было подстегивать нежными
ласками, чтобы он решился взять разгон, то есть надеть себе на голову шляпу
и облачиться или в свой деловой редингот, или, когда того требовали
обстоятельства, в свой голубой мундир с золотыми пуговицами. Он так любил
дочь, питал такую слабость к той, которую считал, по его заверениям - и мы
можем поверить ему в этом на слово, - самым выдающимся творением, созданным
его талантом цветочника, что в конце концов всегда покорялся ее воле.
Мало-помалу под благотворным влиянием Бульваров, Тюильри и Булонского
леса, где, как известно каждому, воздух не имеет ничего общего с воздухом
улиц Бур-л'Аббе и Гренета, его сомнения исчезали, тусклый взор оживлялся, и
он вновь становился разговорчивым и общительным, обретая шаг за шагом самую
искреннюю и беззаботную веселость. О "Королеве цветов" в течение трех недель
никто из них не заговаривал, словно улица Бур-л'Аббе была на другом конце
света; г-н Пелюш в удивлении останавливался перед чем-нибудь и засыпал
Камиллу вопросами, ведь все было непривычным для этого старого дикаря,
чуждого цивилизации: дочерняя любовь вырвала его из затворничества в
мастерских, и он, подобно ребенку, всему удивлялся и радовался.
Влияние этих неведомых ему ранее чувств довело г-на Пелюша до
восторженного состояния. В театре он проливал искренние слезы над
несчастьями молодой героини, козни второстепенного персонажа вызывали у него
яростное возмущение; на бегах - а ведь хозяин "Королевы цветов" никогда не
имел ни малейшего понятия о том, что такое бега, - он выкрикивал громкие
"ура", которые, говорят, пришли к нам с противоположной стороны Ла-Манша;
присутствуя же на параде, он притоптывал в такт звукам военного оркестра.
Наконец, когда г-н Пелюш шел под руку со своей дорогой Камиллой, он был так
горд красавицей-дочерью, что позволял своей шляпе занимать наклонное и
вызывающее положение, так сильно возмущавшее его некогда у Мадлена.
К несчастью, как только он возвращался домой, как только занимал свое
место за дубовой конторкой, а приказчики клали перед ним целые кипы счетов,
которые торговец цветами должен был занести в гроссбух, за несколько секунд
совершалось обратное превращение, и под влиянием этого ужасного воздействия
цветочник становился еще более печальным, более мрачным и угрюмым, нежели
был до этого. Тяжелые вздохи, которые у него даже не было сил скрывать,
вырывались из его груди, и не раз Камилле казалось, что отец украдкой
смахивает слезу нарукавниками из голубого перкалина, защищавшими сукно его
редингота.
Ежедневные наблюдения Камиллы раскрыли ей секрет упадка душевных сил
отца; она выяснила то, в чем даже г-н Пелюш не осмеливался признаться самому
себе, а именно, что равнодушие и даже отвращение сменили прежнюю