"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

ветви и протянул мне оттуда письмо - даже господин де Бассомпьер не сделал
бы этого лучше.
Я полагаю, что Блондо знала по собственному опыту образ действий
Бассомпьера, хотя она и не желала в этом признаться. Я развернула записку, в
которой было всего несколько строк:

"Мадемуазель!
Я считаю себя несчастнейшим из смертных, ибо меня изгнали из рая, куда
я едва успел вступить; однако мне нужно Вас увидеть, и я Вас увижу. Я знаю,
что Вы направляетесь к Кадруссу, и мне известно, что его дом находится в
графстве Венесен; если я не окажусь у Ваших ног в течение месяца начиная с
сегодняшнего числа, считайте, что с бедным Филиппом все кончено. Я родился
под несчастной звездой. В будущем я не жду ни любви, ни славы; мой опекун -
единственный человек, с кем мне дозволено видеться; итак, вместо того чтобы
прозябать здесь, я собираюсь безотлагательно решить свою судьбу, и Вы - моя
путеводная звезда. До скорой встречи, или прощайте навеки.
Жюль Филипп".

Я прочла записку дважды, а затем подошла к окну. Воздух был
изумительным, и погода дивной; птички, распевавшие на ветках смоковницы и
чистившие себе перышки, упорхнули при моем появлении; усевшись поодаль на
другое дерево, они продолжали резвиться.
"Я напоминаю птицам ночных крикуний - госпожу де Грамон и госпожу де
Баете, - подумала я, - над этой смоковницей тяготеет проклятие".
Я обозревала запущенный сад, смотрела под деревья с густой листвой; я
искала своего милого друга и, признаюсь, думала о нем бесконечно больше, чем
о Пюигийеме. Эта записка, исполненная решимости, пришлась мне по душе. Этот
юноша, готовый поставить на карту все, казался мне истинным рыцарем или, по
меньшей мере, одним из страстных поклонников Клелии или Клеопатры.
"Посмотрим, приедет ли он к Кадруссу", - рассуждала я.
Я желала бы этого и для него и для себя.
Я перечитывала записку снова и снова! Сколько подобных писем пришлось
мне с тех пор получать! Я сожгла их все до единого, но это послание
сохранила. Оно было первым. Если бы г-жа де Баете узнала об этом
происшествии, она несомненно прибегла бы ко всем заклинаниям злых духов -
эта добрая душа совершенно меня не знала. Сначала я была для нее просто
мадемуазель де Грамон, а затем - княгиней Монако. Что касается моего ума,
моей души, моих привязанностей и поступков, она о них не имела
представления, как не имела представления о вихрях г-на Декарта и
бесчисленных чудачествах его последователей. Я бы никогда не дала недалекую
женщину в наставницы умной девушке.
В восемь часов утра прибыл Пюигийем с починенной каретой. Увидев его, я
покраснела, и он это заметил; этот уж был таким хитрым, что тотчас же
почувствовал неладное, хотя и не понимал, в чем именно я провинилась. Когда
кузену рассказали о ночном переполохе, он устремил на меня свой взгляд и
домыслил то, что можно было домыслить. Всю остальную часть пути граф был не
в духе и держался отчужденно.
Господин де Сен-Map снова появился, чтобы угостить нас отменным
завтраком, в то время как горничные и лакеи снова грузили в карету наши
сундуки. Его учтивость доходила до раболепия, но то была учтивость в