"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

слуховое окно (между тем как Клелия захлебывалась в неистовом лае):
- Я его видела, я его вижу: он спустился с той самой смоковницы, что
стоит рядом с окном мадемуазель. На помощь! Убивают! Пожар! Грабят!
Все остальные наперебой принялись вторить горничной:
- На помощь! Убивают!
- Я не понимаю, в чем дело, - сказала я, но тут матушка с криком
выскочила в коридор:
- Поехали! Поехали! Я не хочу здесь больше оставаться. Где мои слуги,
где моя дочь? Спасайте мою дочь!
Лакеи спали вповалку наверху возле лестницы; им пришлось встать,
заслышав этот шум, и конюший матушки прибежал со шпагой в руке. Хотя я
пребывала в ярости, мне страшно хотелось рассмеяться. Весь этот переполох
из-за одного несчастного ребенка, который хотел спокойно поговорить с другим
ребенком, не причиняя никому зла! Матушка продолжала кричать, что не
останется больше ни минуты в этом вертепе, где нас собираются перерезать, и
что она лучше пойдет пешком. Понадобилось больше получаса, чтобы ее
успокоить. Она приказала закрыть мое окно и остатки ставен, которые уже не
запирались, и потребовала, чтобы я отправилась вместе с ней в ее комнату;
двух лакеев оставили караулить мою дверь. Я была в бешенстве, в бешенстве!
В это время года светает рано; уже занималась заря, когда весь этот
спектакль закончился и г-жа де Баете усадила меня между матушкой и собой в
их убежище, где нечем было дышать и где нещадно чадили факелы. Дамы продол-,
жили чтение "Зерцала души", и хуже всего было то, что мне поневоле пришлось
их слушать, стиснув зубы; при этом матушка клевала носом, а гувернантка то и
дело замирала посреди фразы - это было прелесть как глупо и нелепо.
Блондо все поняла; она вернулась в мою комнату, сославшись на то, что
забыла там платок, и села у окна. Девушка опасалась, как бы безрассудный
молодой человек не попытался вернуться, услышав, что шум затих. Лакеи,
стоявшие на часах, спали, опираясь на палки, которые они держали, подобно
алебардам. Все погрузилось в сон, за исключением юности и... возможно,
любви? Я по крайней мере не смыкала глаз, волнуясь за несчастного Филиппа,
оказавшегося в трудном положении.
Я не могла понять, как вопли наших крикуний не привлекли внимания г-на
де Сен-Мара. Быть может, у этого милейшего человека были на то свои причины:
таким образом он избавлял себя от всяческих объяснений.
Никогда еще ночь не казалась мне такой долгой. На восходе солнца,
который был ослепительным, мне разрешили вернуться в комнату, где меня ждала
Блондо. Она пошла мне навстречу и, приложив палец к губам, протянула мне на
раскрытой ладони клочок бумаги.
- Записка! - произнесла она тихим голосом. - Он красив, этот дворянин,
какая жалость!..
Вся дрожа, я взяла записку; никогда прежде мне не приходилось их
получать, и я не решалась развернуть бумагу; я хотела, но страшилась этого;
взволнованная и гордая, я покраснела, а затем побледнела, ведь я еще
пребывала в том возрасте, когда у нас нет прошлого, когда мы еще не изведали
ни радости, ни печали, и юность шепчет нам на ухо прелестные слова, которые
она только-только начинает произносить.
- Смотри хорошенько, Блондо, чтобы нас не застали врасплох, а я тем
временем буду читать. Как же он передал тебе записку?
- Молодой человек неслыханно смел, мадемуазель; он забрался на нижние