"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

голову и протянуть руку, как бы желая поцеловать край ее платья; матушка
одергивала платье веером, и все было кончено.
Между тем г-жа де Баете сделала несколько шагов вперед и преградила мне
путь - она выступала в роли эвмениды:
- Можно узнать, мадемуазель, куда это вы ходили чуть свет без
сопровождения, не предупредив госпожу мар-шальшу или меня?
Я начала с гувернантки череду своих реверансов, один из них получился
особенно почтительным:
- Спросите у Клелии, сударыня, она не отходила от меня ни на шаг.
Гувернантка резким движением сорвала с лица полумаску - то была самая
суровая мера в ее арсенале воспитательных приемов и повелительно взмахнула
тростью, при-казывая мне пройти мимо нее вперед. Несколько мгновений спустя
она произнесла:
- Это неслыханная дерзость, мадемуазель, отныне вас придется стеречь.
Дойдя до середины двора, г-жа де Баете внезапно остановилась и
спросила:
- А господина де Пюигийема, мадемуазель, этого любезного господина де
Пюигийема, который бегает по горам и долинам с самого утра, разыскивая вас,
вы, по крайней мере, встретили?
Я продолжала идти дальше, совершенно успокоившись: никто ничего не
заподозрил и кузен был по-прежнему в милости. Матушка поджидала меня на
крыльце, застыв как статуя, и наша встреча прошла именно так, как я только
что описала. Произнеся свою привычную фразу, она вернулась в гостиную, села
в кресло и стала смотреть на меня, обмахиваясь веером.
- Госпожа маршальша, - произнесла раздосадованная г-жа де Баете, -
считаете ли вы уместным узнать, где была мадемуазель?
- Да, сударыня.
- Вы слышите, мадемуазель? Отвечайте же вашей досточтимой матушке.
- Матушка, я гуляла по горам с моей собачкой, рвала цветы и пила
молоко у крестьян.
Матушка пролепетала какие-то назидательные слова, предоставив г-же де
Баете возможность закончить нравоучение. Я безропотно выслушала обеих; они
не ожидали от меня подобной покорности и постепенно успокоились. Между тем
обуявшая обеих дам тревога за Пюигийема стала беспредельной. Кузен еще не
возвратился, и, если бы у меня не был заключен союз с цыганами, я бы
разделила их опасения. На поиски графа снова послали два десятка вооруженных
слуг; в восемь часов вечера они привезли его в замок; Пюигийем выглядел как
бродяга: весь в грязи, в разодранной одежде, с бледным лицом и спутанными
волосами; беспорядок в его внешнем виде был наведен необычайно искусно -
этот человек был прирожденным актером. Пюигийем рассказал нам о своих
небывалых злоключениях: сначала он заблудился и скатился в пропасть, затем
на него напали и ограбили его; да что там говорить: кузен сочинил
невообразимый роман. Представьте себе, с какими возгласами и криками слушали
его дамы! Кузена уложили в постель, опрыскали его духами и стали носиться с
ним как с какими-нибудь святыми мощами; особенно меня позабавило то, как его
посадили на диету под предлогом, что у него жар, а он ведь весь день не ел
ничего, кроме того, чем нас угощали утром. Ночью Пюигийем встал, пробрался в
буфетную и похитил оттуда хлеб.
Вот так закончилась эта история. Возможно, даже скорее всего, у нее
было бы иное продолжение, если бы той же ночью в замок не приехал вестовой