"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

приветствие в старомодных выражениях, заимствованных из ее сочинения под
заглавием "Тень, или Суждения и воззрения мадемуазель де Гурне". Я видела
этот покрытый пылью том в одном из уголков библиотеки во дворце Грамонов; на
моей памяти никто из нас никогда его не читал. Престарелая муза поняла, что
его высокопреосвященство подшучивает над ней, но это нисколько ее не
смутило.
- Вы смеетесь над бедной старухой, монсеньер, - сказала она, - но
смейтесь, смейтесь, великий гений, каждый обязан развлекать вас в меру своих
возможностей.
Великий гений, удивленный подобным ответом, который был столь искусно
обращен в комплимент, поспешно извинился перед дамой и, обернувшись к
Буароберу, продолжал:
- Лебуа (так дружески называл кардинал аббата), нам следует сделать
что-нибудь для мадемуазель де Гурне: я назначаю ей пенсию в двести экю.
- Но я позволю себе напомнить монсеньеру, - отвечал аббат, - что у нее
еще есть служанка.
- Как зовут служанку?
- Мадемуазель Жамен, она побочная дочь Амадиса Жамена, пажа Ронсара.
- Даю пятьдесят ливров в год для мадемуазель Жамен.
- Но, монсеньер, кроме служанки, у мадемуазель де Гурне есть еще
кошка.
- Как зовут кошку?
- Душечка Пискунья, ваша светлость.
- Я даю душечке Пискунье пенсию в двадцать ливров, - прибавил его
высокопреосвященство.
- Но, монсеньер, душечка Пискунья только что окотилась.
- Сколько котят она принесла?
- Четверых - это большое семейство для вдовы!
- Что ж! Детей такой замечательной кошки нельзя пускать по миру: я
добавляю по пистолю на каждого котенка.
Слухи об этой истории разнеслись по всем гостиным, как и молва о другом
случае, приключившемся у девицы де Гурне с Раканом, - о нем столько
говорили, что я не стану этого повторять. Я предпочитаю рассказать о
сердечных привязанностях моего прославленного дядюшки. У него их было
множество, не считая близких к нему людей, больших чудаков, доставшихся по
наследству герцогине д'Эгийон и моей матушке. Во-первых, это Буаробер,
которого кардинал прогнал за то, что он непочтительно отозвался о его пьесе
"Мирам". Его высокопреосвященство не допускал насмешек над своими стихами и
всем, что было с ними связано. Он (я имею в виду Буаробера) столовался у
маршала и, Бог свидетель, какими небылицами он развлекал его в знак
благодарности! Я навсегда запомнила некоторые анекдоты, которые меня тогда
смешили. В частности, о забавах Ракана, сушившего чулки на головах г-жи де
Бель-гард и г-жи де Лож, которые он принял за каминную подставку для дров. Я
допускаю, что и более внимательный человек мог бы обмануться, глядя на две
эти маски вместо лиц - подобных им не было при дворе. Отец веселился, когда
ему напоминали об этом, и прибавлял со своей гас-конской грубоватостью:
- Поистине, беднягу еще можно было бы простить, если бы подставки для
дров разговаривали: ведь эти дамы - сущие трещотки.
После смерти его высокопреосвященства в нашем дворце поселился также
старый Лафоллон. Он обращался к Богу с чрезвычайно забавной молитвой: