"Александр Дюма. Княгиня Монако (Собрание сочинений, Том 57) " - читать интересную книгу автора

гордость сквозила во всем его облике; его верхняя губа, более толстая, чем
нижняя, была презрительно оттопырена, как это присуще австрийцам. На
мальчике был фиолетовый бархатный камзол с отделкой из того же цвета шнуров
с аметистовыми и бриллиантовыми наконечниками. Его воротник и манжеты из
венецианского кружева были непомерно дороги для селянина. С тех пор как я
появилась на свет, ничто еще не приводило меня в такое изумление, как это
видение посреди леса. Оно напоминало сказки о принце Персийе, брошенном на
произвол судьбы по приказу его злой мачехи и взятом под защиту волшебницей.
- Пойдемте, сударь, - повторяла пожилая дама, - сейчас не время вам
здесь оставаться.
Она явно выглядела напуганной; я взяла мальчика за руку, прежде чем
незнакомка успела помешать нам подойти друг к другу.
- Как вас зовут? - смело, как истинная дочь маршала де Грамона,
спросила я.
- Меня зовут Жюль Филипп, - отвечал он, несмотря на усилия женщины
отвести его в дом.
- А дальше?
- Дальше? Это все. Разве этого недостаточно?
- Только короля зовут просто Людовиком, - возразила я, уязвленная его
высокомерием, - а вы явно не король!
Незнакомка взяла мальчика на руки и бросилась бежать с таким
необъяснимым испугом, что это вызвало бы подозрения у всякого другого, но не
у четырехлетней девочки. Я бесцеремонно поспешила за ней и подбежала к двери
в ту минуту, когда она ее закрывала. Моя гувернантка и Го-тон последовали за
мной; они тщетно пускали в ход самые неоспоримые обольщения: я упорно не
желала уходить и кричала как сумасшедшая, в то время как Филипп отвечал мне
таким же образом из-за двери. Как уже было сказано, я упряма от рождения, и
меня легче убить, чем заставить уступить; зная это, славная Готон, которая
меня очень любила, предложила получить для меня вожделенное разрешение вновь
увидеть таинственного ребенка. Обойдя вокруг дома, она проникла в него через
другую дверь, и четверть часа спустя в окне показалась белокурая головка
Филиппа.
- Мы будем пить молоко и играть в нижней зале, - объявил он мне.
И в самом деле, запоры были отодвинуты. Нас пригласили войти, извиняясь
со смущенным видом перед нами - причину этого я узнала позже, - и мы вошли в
дом. Обстановка в нем была богатой, но строгой: в большой комнате все еще
стояла мебель времен Генриха II, а стену украшал портрет его возлюбленной,
ставшей затворницей. Черты ее лица были пронизаны мучительнейшей скорбью;
она держала на коленях печального и бледного, как она сама, ребенка; имена
этих людей были забыты, память о них не сохранилась - осталась только эта
картина. В ту пору я не рассуждала подобным образом, но впоследствии мне не
раз доводилось возвращаться в эти края, и странная участь этих несчастных
волновала меня все сильнее и сильнее. Мы еще увидим этот портрет, а также
снова встретимся с Филиппом и сопровождавшей его женщиной.
Бедный Филипп, какая судьба была ему уготована, и сколько еще того, что
никому не известно, мне предстоит рассказать о нем!


II