"Ирина Дубровская. Каширка " - читать интересную книгу автора

Обезьяны увидеть его. Она звонила... - и он звал ее с собой куда-нибудь. Она
немедленно соглашалась идти куда угодно и была почти уверена, что на лбу у
нее горят страшные слова: "я пойду за тобой на край света", - и от этого она
невольно опускала голову. Они молча бродили по московским закоулкам, по
мастерским художников, по бульварному кольцу от Покровки и до Зацепа.
Смотрели на фрески в укромных церквях, затерянных в московских закоулках,
бывали на разных лекциях в музеях, в маленьких кинозалах на окраинах,
обедали в ресторанах в центре. Эти обеды смущали ее страшно, тем что он
платил за нее, и тем что из-за соседних столов все косились и аппетит совсем
пропадал. А он вел себя так как будто всю жизнь только там и столовался,
если вообще инопланетные существа едят. Каждый раз он приносил ей книги, -
она читала за одну ночь и клялась себе, что прочтет все, что он прочел и все
языки выучит. В отчаянье садилась она каждый день к своему пианино, к
которому не приближалась последние пять лет. Но все ноты были позабыты, а на
слух ничего, кроме песни типа "шел Столыпин по центральной ветке" сыграть не
удавалось.
Он ничего не рассказывал о себе, - а она не спрашивала. Он ничего не
спрашивал о ней, - и ее это не удивляло. Он никогда не провожал ее домой и,
простившись, уходил не оглядываясь. Но один раз все-таки проводил. Опоздав
на метро, слушая до полуночи хор на Благовещение, - он отвез ее домой на
такси.

Сирень расцветала повсюду. У станции Царицыно, где Обезьяна знала
издавна, где что растет, она обламывала ветки сиреневых зарослей. Все банки
и вазы уже заполнены букетами но ей все мало! Она с нечеловеческим терпением
находит и съедает все пятилепестковые цветы, загадывая одно и то же желание.

Мама дежурит сутками в больнице, - отчим уехал к родственникам в
Свердловск. Все мои пластинки я знаю наизусть, - у Маши нет ничего
интересного. Она мне все норовит подсунуть оркестр Поля Мориа или группу
"Орера", но это не в состоянии утолить мои печали. Но то, что раздается
снизу под блатные аккорды - да! Вся компания уже сидит у моего подъезда и
Танькин смех и бренчание гитары долетают до седьмого этажа. Если бы я
отважилась сказать ему, что я люблю дворовые песни, он бы ничего не ответил,
а только посмотрел бы с недоумением.
- Дворовые? Ты?
Но это так. Я всегда внимательно слушаю, они меня отчего-то страшно
волнуют. Про Колыму, например: "Я знаю, меня ты не ждешь и письма мои не
читаешь, встречать ты меня не придешь, а если придешь не узнаешь"... я чуть
не плачу когда слышу эти слова. "500 километров тайга, качаются люди как
тени, машины не ходят, сюда бредут, спотыкаясь, олени".
Я знаю, что страна наша большая, что в Петропавловске-Камчатском
полночь, когда я обедаю, но за этими словами стоит что-то более страшное,
чем расстояние. Или: "Кто же познакомил, детка, нас с тобой? Кто же уготовил
боль разлуку?.."
Я вижу и лодку, и девушку с распущенной косой на наших Борисовских
прудах... я знаю того, о ком поет Володька из пятого подъезда: "В тихом
омуте черти водятся - про меня порой говорят" - и этого мальчика, который:
"Написал тебе я много писем, ты их, не читая, порвала", и вот эту: "Зачем
ходить бродить вдоль берегов, ночей не спать, сидеть в дыму табачном"... Это