"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

и среди людей многие похожи на этого пса... Еще раз спасибо. Впрочем, я
напрасно вас благодарю. Разве молодые люди не мечтают как раз о таких
приключениях, когда им посчастливится спасти свою даму сердца?
- Тетя, уверяю вас, что мысленно я уже поблагодарил собаку.
- Значит, угадала?
Смешавшись, я молчал.
- Стало быть, я уже ваша дама сердца? Не отвечайте, все и так сказано.
Идемте. Сегодня вас ждет триумф, а завтра - портной, который сошьет новое
пальто. Меня же, напротив, ожидает реприманд от мужа, который как раз
приехал и не преминет обвинить меня в том, что я специально езжу по садам,
чтобы злить собак. Он судит по собственному опыту: я его часто злю.
В беседке Володя, переждав охи и ахи дам и столь проницательно
предсказанную воркотню инженера М., язвительно ввернул:
- А ведь сюжет довольно банален: прекрасная дама и юный спаситель!
Аннет, не дав мне времени на ответ, мгновенно парировала:
- Ах, Володя! Боюсь, для вас жердь Пьера стала бы Denstange, колом
зависти, как выражаются немцы. Вы, конечно, не попали бы в такое банальное
положение - вас спасло бы от него ближайшее дерево!
По дороге домой, когда уже стемнело, в экипаже отец не без легкой
иронии заметил:
- А ты в большом фаворе у Аннет! Смотри не потеряй головы!
Знал бы он, до какой степени голова его сына уже потеряна...
Я редко переступал порог ее гостиной, да и вне дома почти с ней не
встречался. Даже когда она бывала у нас, я старался куда-нибудь улизнуть.
Меня мучил страх быть разгаданным, особенно родителями. В делах сердца между
отцами и детьми всегда есть стена, хоть подчас и не в полный рост. Встарь,
еще в пору детских увлечений, я иногда кое-что говорил бабушке, ведь легче
доверять свои тайны людям, которые уже сверху смотрят на жизнь. Но в данном
случае я никому не сказал ни слова. То, что я бережно в себе таил, было
слишком драгоценно. Этим я не мог ни с кем поделиться. Даже намеком.
Нисколько не преувеличивая, признаюсь: даже в безмолвных диалогах с самим
собой я не разрешал себе, думая о ней, слишком прямых формулировок или
нескромных, пусть воображаемых прикосновений. Она была для меня Божеством.
Уже взрослым человеком, читая великих мистиков Якова Беме и Ангелуса
Силезиуса, я находил в их смутных иносказаниях, на страницах "Авроры" или
"Cherubinischer Wandersmann'а", форму, адекватную моим думам о ней. Она была
для меня не Gott, но Guttheit "Изумрудного странника". Вот почему даже
тогда, когда в моей душе отзвучала симфония, сыгранная ее маленькими руками,
я на протяжении почти полувека не говорил об этом никому. Даже тебе - кроме
одного лишь глухого намека, которого ты, моя Дорогая, как будто и не
заметила. Я и теперь не нарушил бы молчания, если бы не пробудилось во мне
это ощущение долга перед давно ушедшей.


***

Я долго не понимал ее отношения ко мне. Все проявления ее симпатии
относил на долю присущей ей импульсивности, горячности родственных чувств и
даже добрых отношений между ней и моей матерью, которая была всего на
пять-шесть лет старше ее. Подобно бедному дровосеку из сказки, который не