"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

каноническую строгость черт. Строгость вообще не была ее добродетелью. Злые
языки утверждали, что она далеко не безгрешна. Но при всем том Аннет была
несомненно исполнена радостной гармонией целого. Если попробовать
разобраться, в чем секрет ее обаяния, следует заметить, что основным
источником шарма была элегантность, пронизывающая все ее существо - от
макушки до кончиков ее крошечных туфелек, от туалета до мельчайших
проявлений внутреннего изящества. Под элегантностью я разумею здесь редкое
умение создать из самой себя эстетическое целое, пусть изначально
искусственное - в том смысле, в каком искусственно всякое мастерство, но
достигающее естественности.
Она была светской дамой с головы до пят, то есть существом немного
таинственным - всегда, даже если на самом деле никакой тайны у нее нет.
"Notre mignonne", наша милочка, - так называла ее старая графиня
Воронцова-Дашкова, расцветая улыбками при ее появлении. Иногда она еще звала
ее "notre йtoile d'Orient" - нашей звездой Востока. Аннет ни на кого не была
похожа, и это составляло часть ее очарования. А в чем был секрет такой яркой
неповторимости, я и теперь не знаю.
Чтобы она явилась в мир, намешалось много всего, начиная со скрещивания
необузданной натуры "старого Егора" и тихой, мечтательной кротости его жены,
хаоса, в котором протекало ее детство в годы отцовского вдовства, да еще
влияния добрейшей тетушки Римсо, почти послушнической строгости пансиона
Сакре-Кёр и проведенных в столицах Запада бурных лет добрачной юности, о чем
ходили кой-какие слухи. А сверх того - кавказская кровь и французская
культура, восточная набожность и европейское вольномыслие,
армяно-грегорианство в ранние годы и католичество, которое она приняла в
Сакре-Кёр. Она была верующей. Из всего этого требовалось получить какой-то
синтез, ибо приходилось совмещать в себе несовместимое. И вот
девочка-девушка-женщина была вынуждена подсознательно проделать столь
сложную работу, в результате которой возникло неповторимое существо, бывшее
для меня - тетей Аннет.
Она сознавала, что совсем не такая, как все прочие. Была женщиной,
стало быть, не чужда тщеславния. Ощущение собственного своеобразия тешило
ее. Уже во время моего первого визита (он сильно затянулся, так как она
настояла, чтобы я дождался прихода ее мужа и остался к обеду) она сама в том
призналась. Спросила, как мне нравится ее дом. "Все говорят, что он не похож
на другие дома", - добавила она. Я отвечал, что в этом отношении он зато
похож на свою хозяйку, и прочел ей на память по-немецки стихотворение Гейне,
оно начиналось словами, которые в переводе звучали бы примерно так:

Я зовусь графиней Ильзой,
В Ильзенштейне замок мой.

Ее это тронуло, и она, взяв блокнот и карандаш, сказала:
- Очень красиво! Такое веяние романтизма... Запишите мне его. А
собственные стихи у вас есть? Судя по всему, вы должны их писать, пусть даже
еще незрелые.
И, поскольку я это отрицал, добавила:
- Нет? Значит, будете. Вам не прожить жизнь без поэзии.
А когда я кончил записывать стихотворение, сказала:
- Да, я знаю, что ни на кого не похожа. Волей-неволей усвоила: мне же