"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

все бесперечь об этом твердят, так что пришлось поверить. Но это меня
печалит. Вы тоже, по-моему, совсем не походите, да и никогда не станете
походить на других наших родичей. Да и на вашу русскую родню, вероятно,
тоже. Зато мы с вами по какому-то еще не ясному для меня сходству настоящие
тетя и племянник.
Тут она вполголоса перечитала стихотворение про Ильзу, потом спросила:
- Вы знаете иностранные языки? Какие? А который из них вы любите больше
всего? Французский? Как хорошо! Ведь для меня это второй родной язык! - и с
этой минуты стала говорить со мной по-французски.
И муж ее, и дети, старшему из которых сравнялось семь, также резко
отличались от нее. Они все какие-то квадратные: короткие, плечистые, с
широко расставленными глазами, тяжелые и неповоротливые - полная
противоположность ее грации, легкости, импульсивности. Она грустила, замечая
это, ведь они были ее детьми. За обедом один из этих юнцов исподтишка
посадил мне на колени белую ручную мышь. Зверек вылез из-под скатерти,
получил от меня кусочек хлеба и соскользнул вниз. Она внимательно смотрела
на эту сцену и резюмировала:
- Хорошо, что вы друг животных.
Я уловил в этих словах явное проявление симпатии ко мне. Супруг же
заметил, что дети плохо воспитаны, раз позволяют себе такие вольности по
отношению к гостю.
- Так он же не гость, - возразила она, - он их троюродный брат!
Пробыв в этом доме четыре часа, я уходил оттуда, оставив там и сердце,
и помыслы. Казалось невозможным попросту отправиться домой. Мне требовалось
одиночество, чтобы постигнуть огромное личное событие, совершавшееся во мне.
Я уже понимал, что отдал ей себя полностью, безраздельно. Но знал еще и то,
что случившееся нисколько не похоже на те увлечения, какие мне до сих пор
случалось переживать, и прежде всего на влюбленность в Дину Матковскую, что
три долгих года занимала мое сердце. Нет, сегодня в мою душу вторглось нечто
совсем иное, чем прежние грезы, былая мечтательность.
Новое надвигалось на меня, словно гроза, опоясанная молниями, как
напасть, переполнявшая все мое существо невыразимым счастьем бытия, но
вместе с тем грозное в своей силе и непреложности. От всего прежнего это не
испытанное состояние отличалось еще и тем, что сквозь безграничную нежность,
которой был окутан царящий в моей душе образ этой женщины, прорывался бурный
голос желания. Мое сознание не облекало его в форму нечистых помыслов или
образов - от них меня всегда спасало мое восторженное благоговение перед
Аннет, но я уже явственно слышал его подземные раскаты, как гул далекого
землетрясения. Внутри себя я ощущал нечто вроде геологического катаклизма:
все пласты души сместились с прежних мест, ломая мир привычных чувств и
представлений с таким же грохотом, с каким зимний лед взламывается под
победным напором половодья. В тот вечер, усевшись на откосе над рекой на
одну из могил давно заброшенного кладбища, я пережил свое внутреннее
преображение из подростка в юношу.
Слушая похабные россказни сверстников, я постоянно наталкивался на
грязную и упрощенную трактовку отношений мужчины и женщины, а кроме того,
следуя совету матери, уже успел прочесть "Половую зрелость", труд профессора
Тарновского. Но когда в моей жизни настал этот вечер на старом кладбище над
Верийским мостом, я вдруг увидел, как безмерно глубока пропасть между
физиологией и гигантским новым миром, что раскрывается в человеческой душе,