"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

достоинство...
Наш первый разговор был долог, шел необычайно живо и для меня легко -
смущение первых минут рассеялось быстро. Лишь это нечто, доселе неведомое,
что исходило от нее, порой заставляло меня теряться, безотчетно боясь выдать
себя. Выдать? Но что? Я и сам еще не понимал. Но одновременно ощущал от нее
же исходившую дружескую, ободряющую приязнь.
Странное состояние овладевало мной, какая-то восторженная
взволнованность, чуть ли не экстаз. Были моменты, когда я более не
чувствовал себя, настолько был переполнен неизведанной радостью от
присутствия другого существа. Тогда спасала только привитая мне матерью
выдержка, она упорно тренировала мое умение держать себя, так что во мне
выработались, как я бы сказал теперь, "условные рефлексы". Впрочем, прошло
минут десять, и я уже оценил в новообретенной тетушке ум и такт светской
женщины, сказавшиеся в ее искусстве держаться с гостем так, чтобы он сразу
почувствовал себя в своей тарелке.
При своем не слишком высоком росте она была сложена безупречно (забегая
вперед, уточню: я знал ее только одетой). У нее был стан Венеры Книдской,
самой девственно-женственной из Венер. Небольшая головка, продолговатый овал
лица, смеющиеся ямочки на щеках - и ни малейшей предрасположенности к
полноте. Нос с легкой горбинкой, как у Марии Бургундской, нервные ноздри,
которые теперь сказали бы мне о сильном темпераменте. Большие
серо-зеленоватые глаза иногда отливали фиолетовым, в такие мгновения
казалось, что это от них исходит неизменно окутывающий ее аромат "Пармской
фиалки". Глаза без дна, точно манящие в таинственную глубь, в даль без мути
и мрака, путь в неведомое и вместе с тем обетованное. Когда она оживлялась,
в этих глазах так и прыгала, искрилась озорная смешинка. Она любила смех,
хоть и знала, что он выдает маленький дефект ее внешности: не совсем ровный
прикус. Под глазами у нее всегда была легкая тень усталости, быть может, не
безгрешной, и едва заметный налет веснушек на скулах - деталь, всегда
придающая взгляду теплоту. Нижняя губа чувственная, чуть капризная, в
очертаниях маленького рта никакой напряженности, а ведь у большинства женщин
в углах губ рано отпечатывается жесткий след горя, злобы или усталости.
Светло-каштановые волосы, как почти у всей нашей общей с нею родни,
были волнисты от природы: как бы тщательно она ни делала прическу, ни в
какую не желали ложиться гладко, пушились: "дама, вечно растрепанная, как
одуванчик", - однажды сострила она по-французски, подпустив в эту фразу
немного фривольную игру слов.
У нее была ровная матовая кожа без намека на потный блеск, и румянец
лишь изредка проступал на маленьких скулах. Серебристое сопрано без единой
визгливой ноты с теплыми гортанными обертонами, в минуты душевной
углубленности переходящее в меццо-сопрано - как мне нравилось, когда у нее
появлялось это грудное звучание! Она любила человеческую речь, понимала ее
красоту и сама хорошо владела тонким искусством causerie - того, что
пренебрежительно называют светской болтовней. В ее устах causerie
становилась изящной игрой многоцветных бисеринок, сверкающих в солнечных
лучах. Французским Аннет владела великолепно, по-русски тоже говорила на
безукоризненном литературном языке, без провинциализмов (если не считать
слова магАзин), без кавказского выговора, только французский акцент подчас
проступал.
Красавицей она не была, если разуметь формальную безукоризненность,