"Анастасия Дубинина. Сердце трубадура " - читать интересную книгу автора

агатиков на концах длинных кистей. Камешки и маленькие колокольцы тихо
звенели, когда дама присела рядом с Гийомом на бархатную подушку; длинные
ее ресницы бросали фиолетовые тени. Опущенное узкое лицо показалось
трубадуру прекрасным и безмерно печальным, и он отвел глаза в благодарной
жалости. Чтобы более не смущать даму, доброго друга, спасительницу, Гийом
принялся с прицельным вниманием разглядывать увесистую серебряную солонку
на ножках вроде львиных; по краю солонки шла высокоморальная надпись, на
редкость неуклюжие стихи, вызвавшие у искушенного в плетении словес поэта
улыбку:
"Хлеб да соль держа в руке,
Вспоминай о бедняке.
Друг, кормя его,
Кормишь Бога своего".

Но тут довольно чистый, приятный, не то что в Кастель, рожок
возвестил, что слуги несут воду.

Накормили их на славу; как ни страдал Гийом, он с радостью набил живот
и жареной кабанятиной, и лебедями, и зайца попробовал, и пирога с мясной
начинкой... Его хватило даже на фрукты - слишком сильно он любил гранаты; а
тосковать и маяться совсем не умел, хотя и знал, что в волнениях полагается
страдать. Увлеченный едой, он даже не замечал странных взглядов, которыми
обменивались трое знатнейших персон за столом - гость и двое хозяев; а
взгляды эти, чем более было выпито вина, становились все более насмешливыми
и торжествующими. Впрочем, это относилось преимущественно к мужчинам;
Агнесса почти не притрагивалась к вину, да и к еде тоже; так, потягивала
мед да съела пару яблок. Ее слегка трясла нервная дрожь.
Эн Робер, надобно отдать ему должное, притворялся изо всех сил.
Сначала он сам мужественно попросил свою жену сесть рядом с Гийомом; потом
потребовал у мальчишки-жонглера спеть - и тот по простоте затянул не что
иное, как знаменитую Гийомову канцону. Гийом поперхнулся лебединым
крылышком; Агнесса слегка покраснела. Эн Робер усердно наливался вином,
памятуя женину просьбу, и вскоре уже полностью соответствовал тому образцу,
которому его просили подражать. С набитым ртом он попытался сказать
какую-то речь и засмеялся невпопад, поняв, что вот говорить-то у него и не
получается. При этом часть пирога вылетела из смеющегося рта и упала не
куда-нибудь, а на колени гостю Раймону, который брезгливо отодвинулся,
озираясь - и точно, к нему уже спешил внимательный слуга с полотенцем.
Наконец не очень вертикального, но до чрезвычайности веселого эн Робера
увели спать; по пути он едва не наступил на сунувшуюся в залу длинноносую
Агнессину собачку, и послышался вопль бедной левретки одновременно с воплем
разудалого барона.

Жонглеры все еще продолжали свои прыжки и выкрутасы; всего их было
трое, пожилой дядька с изрядно испитым лицом и два мальца. Дядька в
длинном, до полу, балахоне играл на дудке, а мальчишки танцевали - один на
руках, а другой - на ногах, но притом весьма высоко подпрыгивая и в воздухе
семеня обтянутыми зеленой шерстью голенями. Но ни гостям, ни хозяину было
уже не до них. Агнесса нетерпеливо огляделась, кивнула кому-то - и вскоре
снова завопил рожок: возвращалась вода.