"Анастасия Дубинина. Антиохийский священник (история про чудо) " - читать интересную книгу автора

другой вкус, чем море сарацинское. У сарацин песьи головы, и черные лица, и
едят они человечину сырьем, а на сарацинской мессе плюют, псиглавцы
поганые, на святой крест. И нельзя, никак невозможно оставить в их власти
усыпальницу Господа нашего, позволить им презрением и злобой отвечать на
паломническую кротость и смирение. Кровь мучеников - семя церкви, сарацины
за века насилий наделали нашей церкви мучеников на века вперед, но Господь
однажды сказал, и я запомнил слова: "Не мир Я принес вам, но меч". И еще
сказал, "Лишь хула на Духа Святого не простится человеку". А значит, все
шло правильно, только теперь, после злой неудачи, ошибки и предательства,
мы все перемрем в проклятом городе, и не спать тебе, Пейре, возле
марсальских утесов.

Впрочем, чаще всего снилась не Марсалья - нет, розовая Тулуза. Розовый
город, двоящийся в золотой реке, где родился Пейре Бартелеми, где жил он
первые свои двенадцать лет, сын бедного буржуа - до того, как лавка сгорела
(в деревянном Сен-Сиприене, пригороде каменной Тулузы, часто случались
пожары - особенно летом), а отца, смеющегося мелким смехом, под руки отвели
в новый приют святого Иакова для скорбных разумом (будто для него и
возвели!) Доход - весь, какой остался у погорельцев - пошел на плату за
содержание; зато Пейре, неладный сын, вечная отцовская заноза в пятке,
теперь лишился обязанности продолжать отцовское дело, сапожник из него был
скверный, и отцовский брат-монах, забрав его с собою в Марсалью,
сделал-таки мальчишку священником. Не умным и почитаемым кюре, конечно, а
примонастырским вечным помощником, не имеющим за душою ничего, кроме
благодати хиротонии. Но все это было потом, а от того времени остались у
Пейре - Петруса, как полагалось называть его по-образованному, - розовый
город, светящийся на рассвете, крылья мельниц Базакля на фоне медленной
золотящейся реки, и шпиль Сен-Сернен, указующий в небо с болезненной
настойчивостью проповедника, да еще - огонь. Пейре очень боялся пожаров.
Может быть, больше всего на свете, и потому страха у него как-то не хватало
на жажду, на водные потоки, на смерть от клинка или стрелы. Не был Пейре
бесстрашным, просто то, чего он боялся, не жило в Святой Земле. Жило оно
все более в Тулузе, розовом городе с высокими стенами, с узкими улочками,
разбегающимися от собора, как солнечные лучи, со всем тем, чего Пейре так
давно не видал... Со всей его любовью.
Был Пейре, что называется, хлюпик. Так посмотришь со стороны - в чем
душа держится? Ростом невысок (окситанцы вообще невелики по большей части,
хоть и быстры и изящны), да и изящным его не назовешь, как, скажем, графа
Раймона - так, костляв слишком, угловатый, всегда держится так, будто не
хочет, чтобы его заметили. Рост-то - Бог бы с ним, вон Пьер Отшельник тоже
не великан, греки его за гномий рост Кукупетрос прозвали, "Малютка Петр"; а
власти над людскими душами у этого малютки - сколько, скажем, у епископа
Адемара! А может, даже и поболее: он ведь один такую громаду сдвинул,
стольких пилигримов подвиг на странствие, и у осла его, сдохшего с месяц
назад, на боках были здоровенные проплешины: люди, почитая Пьера святым,
раздергали ослиную шерсть на реликвии... Пейре Бартелеми из Тулузы до славы
другого Петра далеко. Он совсем незаметный, темненький, с выбритой макушкой
в темных волосах, лицо - остренькое, чуть конопатое, нос длинный, глаза -
не поймешь, какого цвета: он их чаще опущенными держит. Лет ему, кажется,
даже за тридцать - а на вид и четверти века не дашь, такой он худой и