"Анастасия Дубинина. Антиохийский священник (история про чудо) " - читать интересную книгу автора

мух, наводнивших смертельный город, когда пало множество коней. Кони
умирают от голода, люди - тоже, да еще и от болезни - словно она передается
от одного к другому, когда один крест целуют, из одной чашки пьют... Перед
смертью Гийом успел разбудить Пейре - тот лежал рядом, только слегка
отодвинувшись, чтобы не обжечься о пылающее, дрожащее Гийомово тело.
Огонька Пейре не успел зажечь - и так и не разглядел лица монашка,
белеющего в темноте бледностью луны. Задыхаясь, Гийом принялся было ему
исповедаться - в третий раз за последние два дня, тихо всхлипывая сквозь
булькающую в горле дурную влагу; но так и не успел закончить, сжал ему руку
пылающими пальцами и умер, и Пейре сам закрыл ему глаза. Гийома отпели
наутро, а похоронили в общей яме, вместе с умершими за эту ночь простыми
пилигримами: турки Кербоги опять сделали вылазку из цитадели, перерезали
сколько смогли и сожгли один дом, где спало несколько семейств - теперь и
не разберешься, провансальцы то были или Годефреевы лотарингцы... На
антиохийских кладбищах давно не хватало места даже для знати, чего уж
говорить о простых людях - их сбрасывали в наружные городские рвы. Хоть и
самим плохо от такого множества мертвых, да и кербогиным сарацинам нехорошо
от трупной заразы. Пускай мертвые христиане продолжают войну, пускай хоть
бедными своими телами послужат делу Господа!..
Дурно в городе Антиохии, дурно. Не любит этот город христиан, хотя...
"Потом Варнава пошел в Тарс искать Савла, и, нашед, привел в Антиохию, и
целый год собирались они в церкви и учили немалое число людей, и ученики в
Антиохии в первый раз стали называться христианами" 3. Но обо всем забыл
прекрасный предательский город, не помнит он более лица сурового старого
Савла. Ненавидит христиан, хочет их убить. Прав оказался граф Раймон,
утверждая на совете, что ворованное впрок нейдет; отказавшись участвовать в
веселых пиршествах, устроенных по случаю победы... Вот, христиане, получили
вы царственный град Антиохию; что вы теперь с ней делать будете? После
восьмимесячной осады снаружи - получайте еще сотню лет осады внутри! А
Кербога силен и свеж, и войско его в пять раз больше христианского, а
мосульские воины куда более приспособлены как к проклятой палестинской
зиме, так и к проклятому палестинскому лету.

...Зима под Антиохией была ужасна. Зимой франки обычно не воюют, всем
это известно; но палестинской зимы ждали, как манны небесной, надеясь, что
слегка отступит удушающая жара, а с нею - и жажда. Дождались! Отступила!
Уступив место убивающему холоду, такому же острому, как и на западе, а воды
("вы воды просили? Пожалуйста...") с неба лились непрерывные потоки,
ледяной осенней воды, портящей коней, гасящей огонь, разливающей нежный
Оронт в неукротимое море, сносящей с места бурными потоками набухшие влагой
палатки... Тогда было много труда клирикам - каждый день приходилось
кого-нибудь отпевать, особенно тяжко приходилось простым священникам
пилигримского лагеря. Беднота мерла беспрестанно - у них ведь часто не
находилось и смены одежды, чтобы сменить мокрое на сухое, и Пейре даже во
сне иногда бормотал - "Requiem aeternam dona eis, Domine", все снилось ему,
что он кого-то хоронит. Но тогда, под стенами, Пейре никогда не хотелось
домой. Это был знак, что все идет правильно.
Другое дело - теперь, вернувшимся летом, летом большой победы. Пейре
начала сниться Марсалья, и море - не здешнее, беспощадное, а утесы, откуда
еще виден Марсальский порт, утесы, омываемые ласковой водой, имеющей совсем