"Дафна Дю Морье. Яблоня" - читать интересную книгу автора

что ее бьет дрожь.
- Ты уж меня извини, - сказала она, - ужинать еще рано, но я тебя лучше
сейчас накормлю, пока еще стою на ногах. Я сама ничего не хочу.
- Какой к чертям ужин! Не надо меня кормить, сам соображу, что поесть.
Иди ложись. Я тебе принесу попить чего-нибудь горяченького.
- Я же тебе говорю: ничего я не хочу, ни есть, ни пить. Грелку я сама
себе налью. У меня к тебе единственная просьба. Перед тем как ляжешь спать,
погаси везде свет.
И, ссутулившись, она пошла через холл.
- Ну хоть стакан горячего молока... - начал он неуверенно, стягивая с
себя пальто; и в этот момент из кармана на пол выпала оторванная половинка
билета в кино. Она заметила, но ничего не сказала, только снова закашлялась
и медленно, с трудом одолевая ступеньки, пошла наверх.
Наутро температура у нее поднялась почти до сорока. Пришел врач и
определил воспаление легких. Она спросила, нельзя ли устроить ее в платную
палату в местной больнице, потому что нанимать сестру, которая находилась бы
при ней постоянно, слишком хлопотно. Врач приходил во вторник утром; в тот
же день ее отвезли в больницу, а вечером в пятницу мужу сообщили, что она
вряд ли доживет до утра. Он долго стоял посреди палаты, глядя на высокую,
казенного вида кровать, и сердце у него сжималось от жалости; под голову
больной зачем-то подложили несколько подушек, она полулежала-полусидела, и
ей было, наверно, страшно неудобно. Он принес цветы, но понял, что ей уже не
до цветов, и не стал просить поставить их в вазочку, а молча положил на стол
рядом с ширмой, пока сестра, нагнувшись, поправляла подушки.
- Может быть, ей что-то нужно? - спросил он. - Я бы с радостью... - Он
не договорил, и начатая фраза повисла в воздухе - он думал, что сестра
поймет, что он имеет в виду: не надо ли съездить на машине, привезти
какое-то лекарство...
Сестра покачала головой.
- Если положение изменится, мы вам позвоним, - пообещала она.
Что же тут, собственно, может измениться, думал он, выходя на улицу.
Исхудавшее, бескровное лицо, которое белело на подушках, уже не могло
вернуться к жизни; оно было уже нездешнее, ничье.
Мидж умерла в субботу утром.
Он не был человеком религиозным и не верил в загробную жизнь, но первое
время после похорон ему не давала покоя мысль о том, что жена лежит, зарытая
в землю, в новеньком гробу с медными ручками, совершенно одна, в темноте: и
кто только придумал этот примитивный, бесчеловечный похоронный обряд? Смерть
должна происходить по-другому. Она должна быть похожа на расставанье на
вокзале, на прощанье перед дальней дорогой, только без скорби и надрыва. А в
поспешном стремлении закопать в землю то, что еще могло бы жить, дышать -
если б не досадная случайность, - было что-то явно непристойное. Когда гроб
опускали в могилу, ему даже почудилось, будто Мидж напоследок вздохнула и
сказала, как всегда: "Ну, что уж тут..."
Он от души надеялся, что загробная жизнь все-таки существует и что
теперь Мидж попадет в царство небесное и будет разгуливать по райским кущам,
не ведая, как люди на земле распорядились ее бренными останками. Только с
кем ей там разгуливать, подумалось ему. Ее родители умерли в Индии, много
лет назад; даже если они встретят свою дочь у райских врат, разговаривать им
будет не о чем. Он вдруг представил себе, как она стоит в очереди перед