"Юрий Дружников. Изгнанник самовольный (Роман-исследование о Пушкине)" - читать интересную книгу автора

огорчался, что "мнимый Пушкин играет такую большую роль в литературе о
Пушкине". А поэт был превращен в мумию, в икону, которой нужно было
поклоняться, не мучаясь сомнениями и не задавая лишних вопросов.
Не вина, а трагедия Пушкина, что он превращен в точку опоры пропаганды,
предназначенной для массового читателя. Не вина, но беда пушкиноведения, что
оно вынуждено было укрывать истину, смещать акценты, поддерживать и
разрабатывать мифы. Естественное для большинства людей, в том числе и для
Пушкина, чувство родины было превращено в полезный для идеологии инструмент.
Его склоняли к воспеванию империи при жизни, он подчинялся, но и мертвый он
обязан своей жизнью и творчеством подтверждать правоту русской власти - как
ее стабильность, так и ее переменчивость.
Реальный Пушкин никогда не был за границей. Начав, как мы теперь знаем,
попытки выехать из России сразу после окончания лицея, Пушкин продолжил их в
Кишиневской ссылке, в Одессе и в Михайловском. Вернувшись в Москву, он снова
надеялся, что его выпустят на все четыре стороны легально, а ему пришлось
бежать в Закавказье, чтобы кружным путем через Турцию пытаться добраться до
Европы. Но цепь только натянулась, не оборвалась. Выхода не предвиделось.
Возникает типично русский вопрос, на который не только не ответило, но
который и не ставило еще пушкиноведение. Ответ на этот важный вопрос
затрагивает миф об официальном государственном поэте-патриоте, строившийся
полтора столетия. Вопрос этот: хотел Пушкин просто поехать за границу и
вернуться или собирался уехать навсегда, то есть эмигрировать?
У Пушкина, как отметит погибший в сталинских лагерях и посмертно
реабилитированный пушкинист Петр Губер, было "пламенное желание" побывать за
границей. В первые годы после лицея Пушкин, принятый на службу в
Министерство иностранных дел, собирался за границу служить чиновником по
дипломатической части. Затем он не раз пытался просто поехать с тем, чтобы
путешествовать и расширить кругозор, как это делали многие люди его круга.
Скорей всего, Пушкин вернулся бы из заграничного путешествия, рассуждая, как
его коллега, друг и родственник Евгений Боратынский в письме матери: "Я
вернусь в мою родину исцеленным от многих предубеждений и с полной
снисходительностью к некоторым нашим истинным недостаткам, которые мы часто
с удовольствием преувеличиваем".
В отличие от всех его собратьев по перу, Пушкину категорически не
разрешали выехать. И тогда поэт начинает искать возможности покинуть родину
тайно. Эти попытки, как мы знаем, задумывались им много раз. Но как только
Пушкин задумал первый раз бежать, то есть покинуть родину нелегально, и
начал предпринимать усилия, чтобы дело увенчалось успехом, - для того, кто
понимает русскую историческую ситуацию, становится ясно, что вернуться
Пушкину было бы невозможно. Побег из России на Запад напрочь отрезал любому
беглецу добровольный путь назад, ибо возврат означал бы печальное
путешествие в Сибирь, которое Пушкин также обдумывал в деталях применительно
к себе не раз.
Стать беглецом - автоматически означало сделаться невозвращенцем,
политическим эмигрантом, изгоем. Таких людей Россия плодила в течение
нескольких столетий. А власти лепили из них пропагандистские чучела
отщепенцев, изменников родины, врагов. Как правило, беглецы, превратившиеся
в изгнанников, возвращались обратно после серьезных политических перемен
внутри страны или - после смерти. Наиболее значительные из эмигрантов
становились хранителями духовного наследия, до того на родине запретного. А