"Владимир Николаевич Дружинин. Тропа Селим-хана " - читать интересную книгу автора

по-курдски, тон его был почтительный.
Как было условлено, Рустем представил Бирса, как путешественника и
журналиста, интересующегося курдской проблемой. Бек благосклонно наклонил
голову.
- О беде, постигшей вашего сына, я узнал случайно, - поспешил прибавить
Бирс. - Не скрою, мое любопытство было задето. Надеюсь, он поправляется?
- Да, хвала аллаху.
Пальцы Сулейман-бека пробежали по бороде, остановились на груди. Он
помолчал, затем спросил, как чувствуют себя путники, как перенесли жару,
жажду и неудобства верховой езды. С английского бек перешел на свой язык;
Рустем перевел, и Бирс испытал облегчение. Лед сломан.
Красные и желтые подушки лежали на коврах. Сулейман-бек указал на одну
из них Бирсу, сел сам и затем предложил сесть Рустему. Слуга внес угощение.
Бирс заметил на подносе тонкий узор из серебра. Этот поднос украсил бы любой
музей. Вошли женщины: толстая старуха, очень смуглая, почти черная, и
девушка лет шестнадцати. Она была бы хороша собой, если бы не багровое пятно
на подбородке. "Волчанка", - подумал Бирс. На лбу - цепочка из монет. Они и
на лбу, и на груди, и на запястьях, звякают при каждом движении.
Алый янтарь блеснул в руке Сулейман-бека. "Четки пророка Магомета", -
вспомнил Бирс. Его мысли ушли в прошлое. Но ненадолго. В приемнике,
настроенном на Тегеран, забарабанил джаз.
Когда полог шатра откинулся и на подушку против Бирса опустился Рифат,
майор узнал его сразу, хотя никогда не видел. Чалма, шаровары, как у всех,
но лицо... Гладко выбритое, с тщательно подстриженными усами, лицо Рифата
смотрело сюда, в сумрак шатра, как бы из другого мира. "Красивый, - отметил
про себя Бирс. - Мог бы стать звездой экрана, играть любовников в фильмах из
восточной жизни, напыщенных и слащавых".
Очень красивых мужчин Бирс не любил. Он не мог относиться к ним
серьезно.
Говорили о традициях курдов, всегда непокорных. Начал Бирс, а
Сулейман-бек с удовольствием подхватил.
- Нас не могли поработить ни ассирийцы, ни персы, - сказал он гордо. -
Что осталось от ассирийского царства? Прах! А курды живут, живут уже
четвертое тысячелетие...
Старик погрузил пальцы в плов, взял горсть, ловко скатал жирную еду в
плотный шарик и протянул Бирсу. Майор открыл рот, Сулейман-бек запихнул туда
шарик и подтолкнул большим пальцем. Сдобренный гранатовым соком, перцем,
плов обжигал, как раскаленный уголь. Слуга непрерывно подливал чай. Бирс
устало открывал рот, жевал, глотал душистый чай и все время чувствовал на
себе взгляд Рифата, то настороженный, то иронический.
- Виски у нас не держат, - сказал он, и Бирсу послышался вызов в этих
словах.
- Тем лучше, - ответил майор. - Меня лично устраивает мусульманский
сухой закон. Жаль, что далеко не все магометане соблюдают запрет.
- Нравы портятся, - пропел своим фальцетом Сулейман-бек. - От западного
ветра не укрыться и здесь.
- Однако вам удалось укрыться, - произнес Бирс и прямо поглядел на
Рифата.
Бирс ждал, с нетерпением ждал повода, чтобы зацепить Рифата за живое,
вызвать на откровенность. Что скажет Рифат? Он молчит, но не отводит глаза.