"Владимир Николаевич Дружинин. Державы Российской посол (Роман) " - читать интересную книгу автора

к согласию. Русский царь в нынешней войне не одинок, император сочувствует
ему, однако гораздо выгоднее получить союзника единоверного.
Вмешался голос солдата, голос тонкий, натужный, отчаянный:

Ой, не белы-ы снеги-и-и-и...

Прапорщик вздрогнул, будто в лицо брызнуло снегом. Монах спросил:
- Сии солдаты кто есть? Стрельцы?
Невольно слетело с губ прапорщика хвастовство: нет, не стрельцы,
солдаты хорошие, отборные, Семеновского полка.
Уже очертились в жаркой мгле минареты Азова и ненавистные каланчи. То
и дело взлетало облачко выстрела над Доном, над лагерем, еще недоступным
глазу, слитым со степью.
Палатку для Броджио поставили рядом с шатром Гордона. Вскоре услышал
прапорщик, что доминикан царю представлен и что подарком - редкостной
венской астролябией - его величество доволен.
Службу свою монах исполнял не лениво, вставал на заре, день-деньской
носился по лагерю, навещая католиков, - с книгой священной под мышкой, со
святыми дарами. А то бродил задумчиво, перебирая крупные, синие - размером
со сливу - бусины на шнурке.
Всякий раз, завидев князя, являл учтивость, задерживался для
разговора.
Царь поражает доминикана безмерно: сам стреляет из мортир, сам
обходит позиции, не упускает малейшего изъяна. Когда спит монарх -
неизвестно. Увы, верных слуг у царя мало!
- Варвары, - слышится Борису, и восторги Броджио он оставляет без
отклика.
Ночное время прибывает, а сон короче. Ночь, густая, коварная, тысячи
смертей таящая, не дозволяет покоя. Из траншемента пахнет золой,
человечьим потом, гороховой похлебкой, позванивают голоса, придавленные
необъятной темнотой, голоса фузелеров-семеновцев, голоса Руси,
взбудораженной царем, устремившейся добывать себе море.
Рассказывал прапорщику ночной траншемент о неизбывной мужицкой беде,
о хлебе из мякины с лебедой, о том, как пожаром выжигает поля засуха, как
отнимает урожай саранча.
Случалось, прапорщика прошибала жалость, а подчас и страшили его
солдатские речи.
Однажды он узнал голос Федьки Губастова - острый, насмешливый,
хлестнувший прапорщика наотмашь. Каков холоп! Так-то он платит господину
за милости!
- Петр Алексеич бояр прищемил. То-то ощерились не него, пузатая
порода...
Князь невольно потрогал свой живот, отощавший от скудости, от
лихорадок. Ох, Федька, просишь ты батогов! А между тем другой голос -
хриплый, едкий - сетовал на засилье иноземцев. И опять вмешался Федька:
- Тебя, что ли, царь возьмет вместо немца? Твоя грамота - аз, буки,
веди...
- Ехали медведи, - прогундосил кто-то со смешком и сплюнул.
Ну, обнаглел Федька... Права была бабка Ульяна: прежде царь был как
бог на небеси для мужичья, а ныне у всех на виду. И каждый смеет судить