"Владимир Николаевич Дружинин. Державы Российской посол (Роман) " - читать интересную книгу автора

бормотала, из глубины словно рвалась наружу колдовская тайна. Прапорщик
глотнул странную горечь. Взгляд от декохта не отвел, не мог отвести.
Эх, лечись - не лечись!.. Может, завтра татары изрубят на куски...
Из-за монаха...


3

- Счастлив вельми, - произнес монах. - Виборна мне честь.
Не чаял, возмечтать не смел, что ему предоставят столь внушительный
эскорт, к тому же во главе с его светлостью князем. Смиренный странник,
закинутый на чужбину, ценит любезность стократно.
- Татары шалят, господин...
Может, их иначе величают - доминикан? Отец? Смешно, лета не те.
Преподобие? До преподобного тем паче не дорос.
- Броджио, - сказал монах. - Элиас Броджио, слуга бога.
В седло словно впаян. Как вскочил, так и слился с конем воедино.
Одеяние доминиканца, выгоревшее, порыжевшее, всосало желтую степную пыль и
блестит на солнце, словно кольчуга.
Кони идут шагом. Сзади тянутся семеновцы. Гнетут фузеи, кафтаны,
немилосердная жара. Федька Губастов снял рубаху, накрутил на голову.
- Ку-ра-кин, - вымолвил Броджио. - Сие вельможное имя в числе
старших.
- Мы от корня владетелей литовских, - обрадовался прапорщик.
- Истинно, - и доминикан учтиво наклонил голову. - Об вас,
ясновельможный пан, я слышал в Москве хвалу. Просвещенный князь Куракин.
О, вельми рад!
Сие, безусловно, политес, сиречь приятная ложь, как водится у них...
- Об вас и я наслышан, - ответил Борис, дабы не оказаться в долгу. -
Генерал Гордон кланяется вам.
Монах кашлянул слегка или усмехнулся. Помолчали. Прапорщику чудятся
на краю степи, в дрожащем мареве дикие всадники, молнии кровожадных
сабель. Монах испуга не выказывает, задумчиво жует, поднося ко рту ломоть
вяленого мяса.
- А ну, песню, ребята! - крикнул прапорщик, обернувшись.
Федька отозвался первый:
- Грянем, князь-боярин.
Начали три-четыре голоса, но поддержки не получили. Песня выдохлась.
Доминикан охнул, хватил себя по челюсти. Растирая укушенное место,
пожаловался: насекомые в России его невзлюбили, кусают, яко тигры.
- Мухи не сожрут! - крикнул прапорщик. - Стрела шибче жалит.
Брови монаха, белые на загорелой коже, поднялись.
- Стрелы? - протянул он презрительно. - Ваши неприятели не мают
порох? Это совершенно варвары.
Бориса кольнуло. Привстал на стременах, приложил козырьком ладонь.
"Пугануть его", - шепнул неожиданно бес озорства.
- Татары, кажись...
Рядом блеснуло, Броджио подбросил пистолет с длинным стволом,
изузоренный тонкой насечкой. Откуда взялось увесистое оружие? Ведь
признака не проглядывало на тонкой, плотно обтянутой фигуре.