"Александр Васильевич Дружинин. Полинька Сакс (Повесть) " - читать интересную книгу автораеё глазами?..
По-видимому, отношения мои к ней зашли до крайности далеко: я бываю у неё каждый день, целую ей руки, толкую ей прямо про мою любовь, обнимаю её и целую. Когда она хочет остановить меня, мне стоит только с грустию взглянуть на неё, приложить её ручонку к пылающей моей голове... и милое дитя всё забывает, позволяет мне целовать себя, грустит вместе со мною. Всякой бы сказал, что мне следует радоваться, не помнить себя от восторга, а приходя домой, я терзаюсь в глубине души, рву на себе волосы. Какая польза мне в том, что она постоянно танцует со мною на балах, дома позволяет целовать себя, говорит мне, что ей самой приятно на меня смотреть, что я "так хорош собою"? Она то же скажет, то же может сделать и при муже. И ни слова о любви, ни малейшего признака той страсти, которая в этот один месяц совершенно истерзала мою душу! Один только раз, пусть будет благословен тот день! -- вызвал я от неё что-то похожее на чувство, которому нет названия. Без этого, сестра, я бы не писал к тебе писем: ещё неделя такой жизни, -- говорю тебе просто и открыто, -- я наложил бы на себя руки. Теперь же, благодаря этому сладкому воспоминанию, спокойствие по временам входит в мою душу. Я могу тебе писать отчётливо и спокойно. Ты догадываешься, что Сакса нет в Петербурге. Перед отъездом поручил он своему приятелю Запольскому, сочинения которого и ты иногда почитываешь, развлекать по временам Полиньку и не давать ей скучать. Запольский хорош и со мною, знает, что m-me Сакс постоянно была близка к нашему семейству, а потому я сумел устроить дела так, что он, как человек занятой и сам женатый, взял меня к себе в помощники. Мы провожали Полиньку в театр, дома читали ей журналы, пели ей вечное "Fra poco" и "Ctabat mater" [30]. Дня три тому назад, вечером, Запольский принёс к ней кучу нот и картин, а сам отправился доставать билет в театр на этот же вечер. Я остался один с Полинькою. Она просила меня петь, я разбирал ноты, мы толковали о тебе, я рассказывал ей про свои корпусные шалости, а при этом дельном разговоре руки и ноги мои были холодны, вся кровь кипела около сердца. Несколько теноровых партий, валявшихся передо мною, были так пошлы, усеяны такими вывертами... а мне хотелось петь; музыка всегда меня облегчает в подобных случаях. В это время между нотами отыскал я молитву, знакомую мне хорошо... Чья она, не припомню, да и не до того мне. Я пел эту молитву и думал о Полиньке. Я молился моему ангелу, и, верно, молитва моя была не холодна. Она остановилась сзади меня и положила руку мне на плечо. -- Merci, m-r Alexandre [31], -- сказала она, и голос её дрожал, -- я напишу сестре, как вы меня балуете... Я оглянулся на неё. Красная петербургская заря светила в окно, и розовый её отблеск заливал всю комнату. На этом странном фоне рисовалась фигура моего прелестного дитяти. Полинька была в белом платье, волосы её причесаны были не по-женски, в одну буклю кругом головки; мокрые глаза её приветно глядели на меня. Ангел, ангел!.. Не помня себя, я упал к её ногам, прижал губы мои к маленьким этим ножкам. Слёзы градом побежали из моих глаз, судорожные рыдания рвали мою |
|
|