"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

душно. Я распахнул окно. Внизу тысячами огней сверкал город. Вместе с
прохладным ночным воздухом в комнату ворвались приглушенные гудки
автомобилей. Ниже, на втором этаже, негромко играл патефон и пели девушки.
Днем зацвели липы, и теперь, ночью, их запах был особенно свеж и приятен.
Я отошел от окна, включил репродуктор. Черная тарелка на стене
несколько мгновений молчала, потом из нее полились чарующие звуки вальса
Штрауса. Прекрасная, мирная музыка... С каким наслаждением слушал я в тот
вечер Штрауса! Но вот неспокойный Женя зашевелился, сонным голосом сердито
что-то пробормотал. Я выключил радио, погасил свет, лег.
Но сон не шел. Думалось о подготовке к завтрашнему торжеству: не забыть
выгладить сорочку, купить новый галстук... Да, утром обязательно дать
телеграмму родным: скоро буду!
С мыслью о телеграмме я и уснул.

На митинг мы собрались в актовом зале общежития, сбежались сюда сразу
же после того, как Левитан передал по радио сообщение о вероломном нападении
фашистской Германии на нашу страну. На сцене сменяют друг друга ораторы:
преподаватели, партийные и комсомольские активисты, рядовые студенты. Речи
короткие, но в словах каждого твердая уверенность в нашей победе. Все
клеймили фашистских агрессоров, говорили о том, что гитлеровцев ждет участь
всех врагов, которые посягали на независимость нашей Родины.
Зал переполнен. Я вглядываюсь в лица товарищей, и мне кажется, что
каждый повзрослел за это утро: плотно сжатые губы, строгие, суровые глаза.
Неподалеку от трибуны я заметил рыжую шевелюру Жени, протиснулся к
нему, стал рядом.
- Ну, что будем делать? - негромко спросил он.
- Воевать. Что же еще! - ответил я.
Он молча кивнул.
Сразу после митинга мы втроем собрались в комнате.
- Значит так, - твердо заявил Вася Пенев. - Пишем заявления с просьбой
принять добровольцами в действующую армию.
Он нисколько не сомневался в том, что мы с Женей его поддержим.
- Правильно, - ответил Женя и вынул из бокового кармана пиджака
сложенный вчетверо листок бумаги. - Но мы все же врачи. И уверен, что на
фронте будем выполнять обязанности медиков. Поэтому предлагаю...
Он развернул листок, встал.
- Предлагаю дать друг другу клятву Гиппократа. Будем же до конца, до
последнего дыхания верны своему долгу, беззаветно служить людям, делать им
только добро.
Торжественно, наполненные каким-то особым смыслом, звучали слова
клятвы:
"...Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и
моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и
несправедливости... Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое
искусство. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного,
будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного...
Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастие в жизни и в
искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему
ложную клятву да будет обратное этому".
Много лет прошло с того дня, многое стерлось в памяти, а вот тот день,