"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

грудь повязку, осмотрели рану. У Алексея оказалось сквозное пулевое ранение
в верхней половине грудной клетки с открытым пневмотораксом. Воздух,
накапливаясь в полости плевры, давил на легкое, оно по существу выключилось
из акта дыхания. Раненого могла спасти только неотложная операция.
Началась борьба за жизнь Алексея. Мы сделали Манько давящую повязку,
превратили таким образом открытый пневмоторакс в закрытый. Это немного
улучшило его состояние, но жизнь все равно оставалась под угрозой. Операция
или смерть - другого выхода не было.
- Вот что... - решительно заявил Симон, - оставайся здесь, а я пойду к
главному врачу лагеря. Надо, чтобы он разрешил перевезти Манько в городскую
больницу. Только там можно сделать операцию. Попробую упросить.
Я остался у топчана раненого один. Манько стало немного лучше - воздух
больше не поступал в плевру. Он стал дышать ровнее, уснул.
- Как это случилось? - спросил я у Артема.
Тот поведал одну из историй, которые в лагере случались нередко.
После ужина Манько зашел в соседний блок к Игнату Кузовкову и
задержался там до потемок. С его стороны это, конечно, было неосмотрительно:
с наступлением темноты всякое хождение по лагерю запрещалось. Немцы стреляли
без предупреждения. Когда Алексей вышел из блока, раздался окрик:
- Вогин геест ду?
И сразу же - выстрел.
"В грудь словно ударило сверлом, - вспоминал потом Манько. - По спине
потекла теплая струйка крови. К счастью, я не потерял сознания. Я понимал,
еще мгновение - и вторым выстрелом немец меня прикончит. Собрав все силы,
стараясь не упасть, вошел в корпус. Здесь силы оставили меня. Упал - и
больше ничего не помню..."
Товарищи перенесли его, положили на топчан. Прошла ночь.
Вскоре вернулся Симон, с ним прибыли старший врач Коробко, Александр
Софиев и немец. Выслушав рассказ Артема Осипяна, Софиев стал что-то быстро
говорить немцу, тот отдал короткое приказание.
- В городскую больницу! - с облегчением в голосе перевел Софиев.
Мы переложили Алексея на носилки, вынесли из корпуса. Подъехала
подвода, и солдат один увез его.

День подошел к концу, а команда идти в город так и не поступила. Не
было ее и на следующий день. Мы с Симоном терялись в догадках. И только
спустя дней десять, когда мы уже потеряли всякую надежду вырваться в город,
утром в блок заявился немецкий солдат и приказал нам троим - Симону,
Сеньке-цыгану и мне - собираться в городскую больницу.
Солдат был молодой. Мы его немного знали, он часто стоял на посту у
ворот лагеря. Сюда приходили местные жители, в большинстве своем женщины,
приносили военнопленным что-нибудь съестное. Появлялись они в воскресенье
или в те дни, когда в лагерь прибывала новая партия пленных. Женщины
надеялись встретить мужа, родственника.
Передавать продукты пленным в руки не разрешалось, свои скромные
приношения женщины складывали в старый платяной шкаф с оторванной дверцей,
который лежал у ворот лагеря. Конечно, все лучшее из продуктов - сало, яйца
- немцы забирали себе, остальное - подмороженная картошка, куски черствого
хлеба - доставалось нам. По приказу Софиева эти продукты поступали в блоки с
больными и ранеными, где и распределялись между ними. Забирали продукты мы,