"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

совету Софиева, обратились к нему с просьбой оказать помощь медикаментами и
перевязочными материалами. Немец выслушал нас, подробно все записал в
роскошный большой блокнот. Сверх всяких ожиданий через некоторое время нам
привезли и раздали несколько ящиков индивидуальных пакетов, около десяти
килограммов лигнина, немного флаконов эфира, хлороформа и новокаина.
Но изменения к лучшему продолжались недолго. В начале февраля Брудер
был снят с должности коменданта лагеря, как сообщил вам Софиев, "за
либеральное отношение к пленным". Он был отправлен на восточный фронт на
"перевоспитание".
Новый комендант оказался еще хуже того, который был до Брудера. Сразу
же резко уменьшился дневной паек, а хлеб стали выдавать наполовину из опилок
и гречишной мякины. У пленных появились кровавые поносы и запоры - верный
признак начавшейся эпидемии дизентерии. Никаких лекарств от этой болезни у
нас не было. Здесь мы были бессильны. Эпидемия с каждым днем охватывала все
больше людей, от нее ежедневно умирали в лагере десятки пленных.
Вскоре на нас обрушилась новая эпидемия - сыпной тиф. Санитарные нормы
в бараках не поддерживались. Помещения не отапливались, белье никогда не
менялось, от верхней одежды остались одни лохмотья. Скученность в блоках
была огромная, дезинфекция там никогда не проводилась. Мы были буквально
обсыпаны вшами.
С началом эпидемии сыпного тифа положение врачей еще более усложнилось.
Единственное, что мы могли в этих условиях сделать, это наладить
круглосуточное дежурство у каждой группы больных. Мы меняли им компрессы,
поили водой.
Сыпняк перекинулся и на врачей. Первый заболел я. Как-то вечером я
почувствовал, что меня начинает знобить, стала кружиться голова. Сразу
понял, что болезнь добралась и до меня, и" обратился к Симону с просьбой
осмотреть. Он поставил диагноз - тиф.
Ночью мне стало еще хуже. Жар усилился, и я потерял сознание.
Болезнь длилась долго. Я пластом отлежал более трех недель. И все это
время у моих нар находился Симон. Он делал все возможное, чтобы спасти мне
жизнь. С помощью Софиева он достал немного сердечных лекарств. Делал
холодные компрессы, поил с ложки баландой. Когда я время от времени приходил
в себя, он как мог подбадривал меня.
Наконец кризис прошел, и я стал медленно поправляться.
- Ну, брат, вроде выкарабкался, - заявил Симон. - Думаю, через недельку
станешь на ноги.
Я сам был полон надежд на скорое выздоровление. Но однажды днем к
блоку, где лежали тифозные больные, подкатило несколько машин. В помещение
вбежали немцы и с криками, руганью набросились на здоровых пленных,
приказали им стаскивать с нар больных, грузить в машины. "Все. Назад мы не
вернемся!" - подумал я.
Симон бросился к немцам. Он стал объяснять им, что я врач и нужен ему
как помощник. Но эта попытка оставить меня в блоке оказалась безуспешной.
Немец выругался и прикладом автомата оттолкнул его. Мы попрощались
взглядами, и меня поволокли к машине, туда, где уже лежали другие,
обреченные на смерть.
Машины тронулись.
Везли весь день, и уже по одному этому можно было понять, что
расстреливать нас, по крайней мере сейчас, не будут. Чтобы уничтожить группу