"Ибрагим Л.Друян. Клятву сдержали (мемуары, про войну)" - читать интересную книгу автора

ясно, что Георгий что-то замышляет, и мы решили ему не мешать. Доложили
главному врачу лагеря, что он снова заболел, освободили от работ.
Через несколько дней рано утром была объявлена тревога по лагерю. Нас
согнали на плац, выстроили, сделали перекличку. Потом комендант через
переводчика сообщил, что ночью бежал пленный. Он напомнил, что за побег
полагается расстрел.
Бежал Георгий. Ночью, пользуясь дождливой погодой, он с тыльной стороны
корпуса подполз к проволочному ограждению, подкопал землю под проволокой и,
поднимая ее руками, пробрался через ряды на спине. При этом он сильно
расцарапал себе тело. На всех нижних рядах проволоки остались следы крови.
Немцы организовали погоню с овчарками.
Мы всей душой желали Георгию успеха, но понимали, что побег для него
был очень рискованным. Он плохо говорил по-русски, совершенно не знал города
и вообще тех мест. Но вот наступил вечер. Погоня вернулась без Георгия. Все
же комендант перед ужином объявил, что беглец пойман и расстрелян.
Действительно, больше Георгия в лагере мы не видели, но сомневаюсь,
чтобы он был расстрелян на самом деле. Обычно всех "провинившихся" немцы
казнили публично, в назидание остальным. Для Георгия, если бы он был пойман,
конечно же, не сделали бы исключения.
После Георгия было еще несколько одиночных побегов, в большинстве своем
неудачных. Не раз становились мы свидетелями того, как охранники волочили по
площади окровавленные тела заключенных, пытавшихся бежать. Они были
настигнуты собаками-ищейками. Их потом на глазах у нас вешали или
расстреливали. И все же каждый раз после нового побега я спрашивал у
Софиева, скоро ли наш черед. И всякий раз он отвечал:
- Рано. Вы пока здесь нужны.
Да, мы, врачи, нужны были в самом лагере, чтобы спасать жизнь десяткам
и десяткам больных и раненых. И каждый удачный побег снова убеждал нас в
том, что нельзя терять надежду на освобождение. Можно и надо бороться.
Мы продолжали выискивать такой вариант побега, который гарантировал бы
нам больший шанс на успех. Мертвые уже никому не будем нужны, а вот живые
сможем бороться с врагом.

За долгие месяцы пребывания в плену мы привыкли видеть в каждом немце
фашиста, изверга и садиста, и ненависть к ним стала составной частью нашего
характера. Но враждебность эту надо было тщательно скрывать. Немало было
случаев, когда за один лишь не понравившийся начальству взгляд военнопленный
прощался с жизнью. Если же среди немцев попадались люди, еще не потерявшие
человеческого облика, то сами же фашисты старались от них избавиться.
В январе сорок второго в лагере сменили коменданта. Вместо ненавистного
всем нам палача прибыл майор, кажется, Зепп Брудер. Как мы потом узнали,
адвокат по образованию. Внешность Брудера была крайне непривлекательна:
низкорослый, коротконогий, с большим животом. Он перекатывался по дорогам
между бараками, и мы за глаза прозвали его "колобком". Когда впервые увидели
этого человека со столь отталкивающей внешностью, каждый подумал: "Этот,
пожалуй, будет похлеще прежнего".
Однако с приходом нового коменданта уменьшились издевательства над
пленными, баланда стала вроде бы лучше, а редкие кусочки мяса - больше. А
однажды, впервые за все время нашей лагерной жизни, к нам приехал с целью
обследования условий какой-то немецкий врач. Когда он обходил блоки, мы, по