"Ион Пантелеевич Друцэ. Последний месяц осени (Молдавские повести) " - читать интересную книгу автора

это слишком дорогое лакомство для бесхитростных телег: по асфальту теперь
летят груженные хлебом машины, и телеги, ожидая своей очереди, выстраиваются
длинной кривой цепочкой. Отец не может так сразу изменить телегам, выбрав
себе более знатных попутчиков. Ему, чудаку, хочется заступиться за них, и,
став на самый краешек асфальтированной дороги, подняв руку, он голосует в
надежде, что хоть одна машина затормозит и, пока он переговорит с шофером,
телеги переползут на асфальт и займут дорогу. Придумано было хорошо, да ведь
в кабинах тоже не дураки сидят.
Пока отец, рискуя собой, стоит на самой кромке асфальта и борется за
права деревенских телег, ездовые, обнаружив старое русло дороги неподалеку
от асфальтированного шоссе, сворачивают, плетутся по нему на север, и отец,
выругав про себя бестолковых ездовых, пускается и сам в путь-дорогу. Идет,
низко опустив голову, задумавшись о чем-то, и так он вышагивает много
километров, ни разу не оглянувшись.
Из-за высокого холма неожиданно вырастает свежая, еще не прокуренная
труба сахарного завода. Отец, передвинув шапку на затылок, облегченно
вздыхает - кажется, добрался. Чуть в стороне от дороги по-осеннему шуршит
ржавеющей листвой жиденький перелесок. Старик долго что-то соображает,
потом, решившись, идет напрямик по пахоте к перелеску, ощупывая на ходу
поясной ремешок и воровато оглядываясь. Дело в том, что у Николая - брата,
живущего здесь, в райцентре, - есть уборная в доме. Отец, стесняясь ею
пользоваться, перед тем как навестить сына, всегда заглядывает в этот
перелесок.

У входа в райцентр, сразу за переездом, десяток рабочих в лихорадочной
спешке меняют рельс в железнодорожном полотне. Отец подходит к ним, чтобы
погадать вслух: успеют рабочие до прихода поезда или не успеют. Кажется ему,
что не успеют. Бросившись к ним на помощь, он в то же время предлагает им
несколько весьма дельных, по его мнению, советов. Рабочие охотно передают
ему конец тяжелого нового рельса, но советы пропускают мимо ушей, и,
оскорбленный, отец уходит. Идет вдоль железнодорожной насыпи по жиденькой,
бледной травке; после трудных, размягченных осенних дорог ему удивительно
легко идти по травке.
Недалеко за вокзалом, вокруг зернохранилищ и у открытых буртов, -
большое оживление. Нескончаемые вереницы машин и телег, груженных хлебом,
стоят в очереди у весов, а ссыпать уже некуда, потому что все вокруг
засыпано хлебом. Горы кукурузных початков, крытые брезентом холмы пшеницы...
На каждом пятачке земли, на котором можно было ссыпать, ссыпали так, что и
ступить уже негде. Машины и телеги терпеливо ждут, а с востока и с запада
спешат стать в очередь другие машины и телеги.
Отец замер. Он потрясен. Где-то в этом море зерна есть с десяток мешков
хлеба, выращенного его руками, но их теперь никому не найти, не отличить,
как не отличить в Черном море дунайские воды от вод Днестра. Это кажется ему
удивительным, и глядит он на это зрелище и не наглядится. Все великое
потрясает его, а свезенный вместе хлеб тем более.
У одной весовой будки возникает скандал. Огромная толпа, сбившись
плотной кучей, горланит вовсю. Из другой толпы, стоящей рядом молча, то и
дело выступает какой-нибудь смельчак, который хочет примирить враждующих.
Едва пробившись в плотный круг, едва начав что-то бормотать, он как бы
растворяется в этом сборище, и снова каждый орет о своем.