"Евгений Дрозд. Неолит" - читать интересную книгу автора

узнавал, когда состоится следующая казнь и кто намечен, а, прощаясь с
друзьями-ценителями, говорил "До скорой встречи, граждане!" Особенно
пикантными представлениями их небольшой кружок единомышленников счел казни
Марии-Антуанетты, эбертистов, Дантона со сторонниками, а потом и самого
Робеспьера вкупе с Сен-Жюстом и Кутоном; последовавшая за ними массовая
шелупонь уже не могла довести отточенное за годы революции чисто
эстетическое наслаждение до былой степени накала, но приходилось
довольствоваться и малым, революция постепенно сходила на убыль, а когда
гильотину убрали с Гревской площади, он словно осиротел, жизнь потянулась
серая и пресная, а вино не смогло уже вернуть былую остроту ощущений. Он
увлекся входившим в моду абсентом, и последний довольно быстро довел его до
атрофии мышц и отказа почек...

... Густав был агентом тайной полиции Австро-Венгерской монархии, мелкой
и незаметной сошкой, всю свою жизнь положивший на ревностное служение
династии Габсбургов. Но до больших чинов не дослужился, а жизнь уже
подходила к концу, и давно уже юношеские пылкие мечты о великих свершениях
сменились рутинной тягомотиной и всепоглощающей, ничем не прошибаемой
скукой. В нынешнем, 1912 году он мечтал лишь о скорейшем наступления года
следующего, когда можно будет уйти в отставку с приличным пенсионом за
выслугу лет. Тоже скука, но не надо будет, по крайней мере, и в зной и в
холод таскаться по улицам, выслеживая разный сброд и выполнять задания, в
которых давно уже он не видел ни смысла, ни интереса. Впрочем, начальство,
учитывая его годы, в последнее время давало ему поручения не слишком
обременительные. Вот сейчас он пас одного русского революционера,
находящегося в Вене проездом. Чистая формальность - ведь ясно же, что не
будет революционер, разыскиваемый полицией собственной страны, светиться,
участвуя в противозаконных акциях в соседнем государстве. Однако выявить его
связи, конечно же, нелишне. Да и тот факт, что остановился он в доме одного
российского эмигранта в непосредственной близости ко дворцу императора тоже
настораживает...
И вот Густав сидит за столиком открытого кафе на Рингштрасе, не спеша,
цедит молоко из высокого стакана (самое дешевое из того, что здесь подают, и
единственное, что не вредит его желудку), курит трубку, делает вид, что
увлеченно штудирует эзотерический журнальчик "Остара" и время от времени
скашивает глаза на соседний столик, где его поднадзорный, желтоглазый брюнет
в возрасте Христа, с нормальным именем Иосиф, но совершенно непроизносимой
фамилией Джугашвили, сидит, погруженный в какие-то свои мысли, и потягивает
не то рейнское, не то мозельское.
Возможно, здесь назначена встреча.
Возможно, он кого-то ждет.
Густав тоже ждет, терпения ему не занимать, это одно из его
профессиональных качеств. Заполняя ожидание, он цепким взглядом окидывает
кафе, подмечая детали окружения, которые, благодаря фотографической памяти,
он сможет припомнить и много лет спустя. Если понадобится, конечно. Это тоже
профессиональное качество. Он отмечает, что кафе заполнено, за столиками
практически нет свободных мест, однако никто не подсаживается к его
подопечному, как будто вокруг него разлита аура некой неприступности.
Чего-то чуждого или неприятного... Люди уходят, люди приходит, но к столику
поднадзорного Йосси, как для краткости окрестил его Густав, никто не