"Аркадий Драгомощенко. Фосфор" - читать интересную книгу автора

преисподней на речь доблестно сражающихся за - мужей. Оружие и время различные
вещи. Он прибыл из другого места. Центр биологической государственной машины -
кровь. Право лить. Право на ее распределение. Право чести. Говорящее кровью. Но
я утопаю в твоей крови, в жарком рассеяньи, когда луны, как старые разбитые
колеса сходят со своих светоносных кругов, и скалы крошатся от едва слышного
стона приоткрывающей смолистое веко птицы, мы просто слипаемся, словно пропитаны
кровью, слюной, слизью ткани - спустя тысячелетия очертания сохранятся - когда
приходит время тающей соли и маслянистой киновари, чей полуночный жар - зеркало
милосердия и приговора. Лексика газет. Несколько словарей. На наших глазах
происходит замещение одних пластов другими. Створы входов в метро,
схлопывающиеся на уровне паха, косвенным образом по нескольку раз ежедневно
ввергают рассерженных мужчин в тень страха, - кастрация. Достигая рассудка, где
стоят медленные облака, обволакивая в сон, снящийся сну об осоке и отлогих
берегах в низине, за которыми голые холмы пекутся на солнце, и где однажды,
разрывая зеркальное марево времени, впилось в босую ногу среди дикого клевера
жало осы. Количество произносимого - "милосердие" свидетельствует об объеме
ужаса, глубине унижения, страхе наказания, желании мести. А в это время другой
пишущий погружается в собственное детство. Пишущих становится больше. Детство -
не знание. Но обладание им. Как цветом папоротника, как цветением фосфора.
Прямая нить которого. Отрезок неуследим. Ночи. Из комнаты в комнату. С улицы на
улицу. Гимн вину. Все тот же праздник осхофориев в расположении домов и
деревьев. В последний момент уклониться. Выглядит так. Тебе задают вопрос, куда
ты движешься, зная, что идешь ты пить вино на Моховую, что осталось тебе совсем
мало и через минуту уже будешь размахивать в снегах метущих стаканом с
шампанским, что через те же минуты у тебя встреча, что сегодняшний вечер станет
очередным воспарением, а тебе задают вопрос, куда и зачем, потому что желают
знать, тем паче не ты ли сам спрашиваешь знакомого, к примеру, как у него
обстоят дела, и выглядит это в высшей степени одинаково, поскольку любому из
спрашивающих абсолютно безралично, встретишь ли ты кого на углу Литейного и
Пестеля или на выходе из станции метро на Бликер Стрит, где за твоей спиной
прекрасная столярка чистейшими рядами безукоризненных форм мерцает за стеклом, и
через несколько минут предстоит вино, встреча, но прежде вдруг вовсе нежданное:
куда ты движешься, куда идешь. Никуда. Стою на месте. Это доказано законами
относительности. Или же - не нуждается в доказательствах. Подобно тому, как не
нуждается в доказательствах различие между историей и памятью. "Я хотел найти
его могилу, выкопать труп и сжечь его на ветру в полдень на горном склоне где-
нибудь у самой Яйлы, на рубеже провала и степи, и так я намеревался окончательно
рассчитаться с детством, со всем тем, что именуется дальнейшей жизнью, которая
впилась оводом не в неуязвимые коконы родителей, а в "другого", или в книгу с
бесчисленными названиями, которую потом листаешь в одно из весенних утр,
затянутое моросящим дождем, и для чего по трезвому размышлению потребуется
добротный пластиковый мешок, поскольку неизвестно, высох ли он за двадцать лет
или же лежит слоем жижи в подземной полости, напоминая спящую нефть, ожидая,
когда станет мухой, запекшейся в янтаре, которую еще неизвестно кто найдет и
неизвестно кому подарит, чтобы лег ожерельем на твои ключицы смуглой тенью нити,
которой зашиты рты ангелов, как и его ожидание, которое мне придется прервать,
если, конечно, будет найден мало-мальски приличный пластиковый мешок, чтобы
перевезти все это на склон обрыва под самую степь и спалить, наблюдая процесс
окисления со стаканом кислого вина. Это - история, но не память." Пытаешься ли
ты что-то понять, когда описываешь принципы понимания. Я просыпаюсь и снова